– Держи. – Протягивает.

Забираю и делаю жадный глоток. Прохладный напиток с натуральным молочным вкусом… Я кайфую… Какое-то волшебное сочетание батона, клубничного варенья и молока. Именно в этот момент ловлю дзен.

Мой ты хороший. Тебе плюс тысячу в карму.

Юра тоже молчит. Проверяет наручные часы. Его или ждут, или он опаздывает.

Облизывает губы. Шумно сглатывает, но терпеливо ждет.

Беременность вместе с мозгами забрала и вежливость.

– Хочешь? – протягиваю ему обгрызенный батон. Вкусный, но уже не такой презентабельный.

– Нет, спасибо. Ты ешь, сколько надо. – Киваю, но уже заканчиваю. Первый кайф прошел, дальше, если не остановиться, будет передоз. – Мы можем ехать?

– Да, – киваю и убираю продукты в пакет. Тоже на заднее сиденье. Мы отъезжаем от магазина. Мои кумушки довольны. Затихли, хотят послушать папин голос. Я читала, что дети уже на двадцать четвертой неделе различают голоса мамы и папы. Мамин так уже слышали, с папиным еще не знакомы.

Я подкладываю руку под поясницу. Растираю.

– Что такое? – Домбровский снова на меня. То на дорогу, то на меня. Слишком реагирует на каждое мое движение.

– Что-что… Рожаю.

6. Глава 6. Саша. Можно потрогать?

– Рожаю, – отвечаю серьезно. Черный юмор так и сочится.

– Как? В смысле уже рожаешь? – Машина чуть дергается в сторону. Я хватаюсь за дверь. Автомобиль благополучно возвращается на полосу. – Сейчас?

– Шутка. – Все таки пошатнуть психическое равновесие прокурора можно. Не сухарь. Откидываю затылок на подголовник, прикрываю глаза и растираю поясницу. – Машина у тебя неудобная. Спина затекла.

Губы сами растягиваются в улыбке, когда слышу облегченный выдох. Да, плохая шутка. Зато от души.

– Сидение можно разложить или подвинуть, – отвечает серьезно, от него это звучит даже немного с намеком заботы.

– Доеду, уже недалеко.

Я хоть и с закрытыми глазами, но ощущаю, как он постоянно поворачивается ко мне, проверяет. Снаружи не пробить, а внутри такой впечатлительный.

– Точно домой отвезти или в больницу, может?

Зря шутила. Уже надоел.

– Домой.

Булочки мои в животе оживают. Допинг хлебно-молочный получили и кто-то из них решил заняться гимнастикой. Открываю глаза.

– Саш, я хотел поговорить,...

– Тшшш, – кладу руку на живот, чтобы успокоить прокурят, которые попросыпались. Что ты… папа их на машине катает. Невольно представляю, как они уже взрослые, угнали бы его машину и поехали кататься. И я бы с ними.

– Что теперь? - Снова то на меня косится, то на живот. – Прошло? Или началось? Болит что-то? Не понимаю твоей улыбки. – Если бы понял, то тут бы тебя и откачивали. – Саш, чего ты улыбаешься, можешь что-нибудь сказать?

– Ничего не болит, просто шевелится.

Сжимает руль и оборачивается подозрительно на мой живот.

– Ты прям чувствуешь, как в тебе шевелится?

Хмурится, как будто не детей вынашиваю, а оборотней.

– Ага. Как змеи там ползают, то печеночку пощекочут, то на мочевой надавят, то позвоночник погрызут.

Мы подъезжаем к моему району, притормаживаем на перекрестке и ждем зеленого.

Юра ловит момент, поворачивается, смотрит на живот. Там, через тонкую ткань платья видно шевеление.

– Можно потрогать?

Ну нет… Домбровский... Во мне четыре сердечка и каждое наперебой ускоряется. Ты потом уедешь к этой девушке, я думать буду, не спать. Зачем опять в прошлое? Подвез и подвез.

– Зеленый, поехали, – киваю на дорогу.

Поджимает губы, кивает и, будто понимает мысли, соглашается.

Юра снова смотрит на часы на руке, ускоряется. Судя по тому, что до нового часа десять минут, он опаздывает куда-то. Я не просила меня подвозить, сам захотел.