«У Жозефа вчера состоялся крупный разговор со своим братом; в результате этого у меня спросили знакома ли я с гражданином Боденом, не я ли выхлопотала для него снабжение Итальянской армии, что ему только что сказали, что Шарль проживал у гражданина Бодена в доме № 100 в предместье Сент-Оноре и что я ездила туда каждый вечер? Я ответила что не имею понятия о чем он говорил; что если он хочет развода, пусть прямо мне об этом скажет; что ему не надо было прибегать к этим методам; что я самая невезучая и несчастная женщина.

Да, мой Иполит, я их так ненавижу; тебе одному принадлежит моя нежность, моя любовь; они должны понимать насколько они мне противны за то ужасное положение, в котором я нахожусь уже несколько дней, они видят сожаление, отчаяние, которое я чувствую из-за того, что лишена возможности видеться с тобой так часто как мне этого хочется. Иполит; я хочу умереть; да, я хочу покончить [с жизнью] которая отныне будет мне обузой если не будет посвящена тебе. Увы! Что же я такого сделала этим чудовищам, но они зря так поступают, я никогда не стану жертвой их жестокости.

Скажи, прошу тебя, Бодену, чтобы он сказал, что не знаком со мной; что поставки для Итальянской армии получил не через меня; пусть скажет портье дома номер 100, что когда его будут спрашивать живет ли здесь Боден, он ответит, что не знает такого; чтобы он воспользовался письмами, которые я ему дала для Италии только через несколько часов после приезда в эту страну и только тогда, когда это будет необходимо; узнай, только между нами, не связан ли Жюбье с Жозефом. Ах! напрасно они мучают маня, они не смогут разлучить меня с моим Иполитом; мой последний вздох будет предназначаться ему.

Я сделаю все для того, чтобы увидеться с тобой днем. Если же не смогу, то вечером приеду к Бодену а завтра утром пришлю к тебе Блондена, чтобы указать время, когда мы сможем увидеться в Саду Муссо^>53.

Прощай, мой Иполит, шлю тебе тысячу горячих, как мое сердце, любовных поцелуев…^>54

Отправив это письмо, достойное неграмотной портнихи, Жозефина отправилась к Бонапарту и излила на него лавину ласки, на которую он смог достойно и с благодарностью ответить…

Начиная с Каира, Бонапарт перестал мириться с уготованной ему ролью рогоносца.

Максимилиан Вокс

Восторженныи прием почти двух тысяч парижан показал Бонапарту, что он необычайно популярен в народе. Однажды вечером, когда он возвращался от Барраса, толпа, предвосхищая события на семь лет вперед, с поразительным предчувствием приветствовала его как истинного монарха.

Домой он вернулся в крайнем волнении.

Сидя перед камином, он размышлял о возможности совершения государственного переворота, которую ему так реально предоставляла судьба.

Директория настолько запятнала себя, что французский народ желал иметь режим личной власти, твердое правление человека, не замешанного ни в каких политических махинациях. И Бонапарт стал всерьез подумывать о том, что небо предназначило именно ему стать таким человеком. Как-то, гуляя в парке замка Монбелло (где он ввел королевский этикет), он решил довериться Миоту, бывшему послом Франции во Флоренции:

– То, что я совершил до сегодняшнего дня, еще очень ничтожно… Вы думаете, что я добился триумфа в Италии для того, чтобы умножить славу адвокатов, засевших в Директории? Этих Карно и Баррасов? Вы полагаете, что все это для того, чтобы основать Республику? Ерунда! Какая может быть Республика у тридцати миллионов человек?! С нашими нравами и нашими пороками! Это химера, которой сейчас забиты головы французов. Но это у них пройдет, как и все другое. Им нужна слава, удовлетворение тщеславия. Между тем они ничего не смыслят в свободе.