– Но они мертвые, – говорит Ляна и прикусывает губу.

– Лаборанта нету, я ему домой звонил. Говорит, нету никого.

– Можем мы пройти?

– Я не могу заказывать пропуск, девушка. Начальнику госпиталя… если вам дадут телефон – звоните, спрашивайте.

– Пойдем в холодок, – говорит Даша.

Мы заходим в бюро пропусков, сажаем Ляну на стул. Звоним – в ЦПОП, начальнику госпиталя… Тишина. Рядом старушка просится в храм на территории. Дежурная говорит: «Все поменялось в связи с Украиной, посторонних в храм не пускаем теперь, распоряжение».

– Мы можем перелезть через забор? – тихо спрашивает Ляна. В глазах плещется безумие.

– Пропуск спросят на входе в морг. Тебя посадят в камеру, Лян, и тело ты не найдешь, – говорит Даша.

К дежурной проходят два охранника, косятся на нас. Переговариваются. Один простодушно спрашивает Ляну: «А почему это нам сказали вас не пускать ни в коем случае?»

– Суки! – кричит Ляна. Даша обнимает ее, пытает ся незаметно закрыть ей рот.

Охранник снова тихо переговаривается с дежурной.

– А вы, девчата, сами с Донецка?

– Нет, местные.

– Вам сейчас дадут номер телефона ФСБ, вы звоните – и решайте вопрос. Потому что нам сказали: не пропускать. Созвонитесь.

– Почему такое отношение к людям? – кричит Ляна. – Если он уже умер, зачем он им нужен!

– Вот сейчас потихонечку объясните, что и как, этому фээсбэшнику, он даст указание начальнику госпиталя, и вы… Я бы от души, но не мое. Мне сказали: не пускать.

Листочек, четыре цифры по внутреннему. Кузнецов Станислав Александрович. Успокаиваем Ляну.

Она уже не плачет. Спокойным голосом говорит в трубку, что муж пропал, есть информация, что тела находятся здесь, и ей надо мужа хоронить. Или хотя бы увидеть. Но начальник госпиталя распорядился ее не пускать.

– И что вы от меня хотите? – слышу я из близкой трубки. – Я даже не военный, что хотите-то от меня? До свидания.

Дежурная говорит: «Ваша главная ошибка, что вы сказали: начальник госпиталя. А не начальник, а дежурный офицер».

Перезваниваем в безумной надежде. Все то же.

Но через три часа после того, как мы встали у Военведа, через 10 минут после того, как мы позвонили Кузнецову, – на мобильный Ляне поступает звонок.

Человек представляется Сергеем.

– Ваш муж погиб. Его тело спрятано в одном месте…

– На Военведе? – говорит Ляна быстро. – Я сейчас здесь.

– Да, тут. Но вас не пустят, Ляна. Из этого сделали военную тайну, понимаете? Но мы завтра вывозим одно тело. Вывезем и ваше. Вам позвонит человек по поводу похорон, мы со всем поможем. Но гроб будет закрытым.

– Я хочу опознать.

– Гроб будет закрытым. Но это точно он. Мы сверяли по татуировкам, которые вы высылали.

Через два часа «Сергей» перезванивает и говорит, что может вывезти тело даже сегодня. Ляна хочет забрать тело немедленно и отдать на сохранение в любой ростовский морг, пока готовятся похороны. Еще Ляна хочет открыть гроб и опознать мужа.

Ни в одном морге Ростова, в том числе в двух частных трупохранилищах при похоронных агентствах, тело не берут. Сначала все хорошо: называют цены, спрашивают про документы. «Сергей» сказал, что справка о смерти Короленко выдана в Украине, мы передаем эту информацию агентам, агенты и сотрудники моргов реагируют: «Он что, с этой фуры? Мы не возьмем».

Один, правда, проникается сочувствием:

– Поймите, это гражданин России, погибший в боевых действиях. А боевых действий наша страна не ведет. Выслушайте мой совет, я 25 лет работаю. Вы должны добиться официального опознания, вместе с протоколом, а не вскрывать сами. Неизвестно, кто там в гробу. Что они говорят? «Никаких тел не поступало». Или сразу хороните то, что есть. Мы не будем держать у себя, крайне рискованный вопрос. Фээсбэшники на ровном месте появляются в таких историях. Это может быть даже какой-то провокацией…