Сотрудница одного из городских моргов дает телефон паренька: сегодня дежурит и завтра дежурит, то есть два дня, попробуйте договориться, чтобы по документам тело не прошло. Другой советует обратиться к другу-агенту в Азов: там, возможно, еще не в курсе ситуации.

Звонит агент Олег, которому «неизвестные люди» дали денег и сказали организовать похороны Жени, пообещав привезти тело. Ляна просит Олега обеспечить условия, чтобы вскрыть гроб.

Тут же Ляне звонит некто, представившийся «комиссаром».

– Есть тела, которые лежат с 26 мая у аэропорта, и мы не можем их забрать. А его мы вытащили и доставили в Россию. А вы хотите вскрывать гроб. Но будет ли это этично по отношению к памяти вашего мужа? Думаю, нет. Там использовались тяжелые вооружения, понимаете? А так – красный бархат, там все аккуратно упаковано. Выписана справка о смерти, проведено опознание сослуживцами. Конечно, все это в условиях боевых действий. Но опознание есть.

Вы взрослый человек. Россия организованных боевых действий не ведет. Ваш муж добровольно пошел под обстрел на этой улице.

С местом похорон, с телом – мы поможем чем можем. У нас есть в России спонсоры, которые способствуют захоронению. Вы должны понимать, что господдержки мы не получаем. Но похороны мы вам обеспечим.

(Тут «комиссар» сделал паузу: видимо, для слов благодарности. Ляна молчит.)

– До свидания, – говорит «комиссар». – Извините, что так получилось.

– Конечно, я все хочу! – кричит Ляна на подругу. – Хочу экспертизу, хочу опознать, хочу убедиться, что он. Но как?

Тело так и не удается пристроить. Забирать некуда. Вскрывать гроб негде. В Ростове стоит +35. Олег информирует «Сергея», что тело сможем принять прямо перед похоронами.

Знакомый Ляны, в поисках гарантий выдачи тела, находит выход на генерала, который не играет в молчанку, а обещает, если тело все-таки не отдадут, поехать на Военвед вместе. «Но только одно тело, понял? – говорит генерал. – Больше ни за каких других родственников не проси. Одно тело могу вынести для тебя!»

Похороны должны были состояться в понедельник. Ляна и Даша собираются за венком.

Ляна смотрит видео из группы добровольцев. Посеченные осколками ветки, раненого тянут за куртку, женщина с оторванными ногами пытается встать. «Он это все видел не по телевизору, понимаешь? Он знал, как это выглядит. Он не мог туда не пойти».

Я уехала в другой город на встречу. Вернулась ночью.

Венки – два, с розами и черными лентами, – стоят на балконе.

Ляна сидит на диване. Лицо как кусок сырого мяса.

– Женю не отдадут. Мне позвонили вечером. Сказали, что не отдадут, – потому что я разговаривала с журналистом. С тобой.

Я прервала все контакты с Ляной.

Два дня ходила по городу, не созванивалась с источниками, не брала интервью, не строила планов, не ездила к границе. Боялась спугнуть тех, кто прячет тела. Не могла уехать. Ела ягоды на базаре, уворачивалась от детей на роликах, шли грозы. В Парамоновских складах – заброшке без крыши – родники пробили фундамент, и подростки прыгали со стен – внутрь, в здание, в воду, солдатиками, обсыхали на балке. Мужики в антикварной лавке говорили: инаугурация Порошенки прошла, а долбят все сильнее. Рассуждали про крысу, которую сжирают черви, когда она ослабевает, и «с Украиной все по Дарвину». Беженки из Славянска (каждая – с ребенком на руках) в городском автобусе: «Я с мамой по скайпу разговаривала и слышу: бж-бж-бж – и так 16 часов длится». – «Так ваш дом на вершине, просто к вам звук хорошо доходит». – «Нет, они ж прям до заправки дошли». – «Кто дошел?» – «Ну те, которые стреляют. Подорвали баки». Девушки в церкви говорили, что звезды еще два года за Путина, и Америка знает, что еще два года сила не ее, поэтому «броники» украинцам дает, а деньги нет.