Шумаков проходится по мне взглядом, который заставляет замолчать. Сглатываю и опускаю голову. Другая на моем месте, вероятно, радовалась бы, а я чувствую себя так, будто ребенок, что живет внутри меня, единственная возможность изменить свое финансовое положение. И это мучает. Сильно. Как и то, что только этот ребенок вынуждает нас столкнуться в точке невозврата, которая свяжет нас на всю жизнь, не беря в расчет то, насколько мы разные.

— Пусть будет.

Мот поджимает губы, барабанит пальцами по поверхности тумбы, на которую положил карту, и делает шаг к двери.

Хочется его обнять на прощание. Пальцы на руках сводит от этого желания. Но я стою молча, опустив голову, подглядывая за тем, как Матвей вот-вот уйдет, из-под полуопущенных ресниц. Сердце сжимается в этот момент и так сильно ноет в груди, что хочется кричать, ну или заплакать. Горько и отчаянно.

— Забыл. По поводу переезда я подумал, что если ты не хочешь ехать со мной, то я могу снять тебе квартиру. Здесь.

Вздрагиваю от этого предложения. От слов, которые в данной ситуации просто добивают.

— Зачем? — шепчу.

— Тебе нужно высыпаться, да и вообще, — окидывает взглядом нашу скромную прихожую.

Злюсь, конечно. Никто не выбирает, в какой семье ему родиться. Ни я, ни он не выбирали…

— И с работой тоже стоит завязывать тебе.

Хочется огрызнуться, выпалить, что-то вроде: «Я сама решу… Ты не имеешь права». Но я молчу.

— Может, что-нибудь скажешь?

Матвей давит голосом. Вроде и спокойно спрашивает, но я каждой клеточкой тела чувствую его злость. Ее много, просто она прячется в недрах его души. Он сам ее прячет.

— Спасибо, — отвечаю, не поднимая глаз.

— Блядь, — выдает запредельно устало, — Алён, я реально не знаю, что могу еще сделать и сказать. Придумал вот так, на большее, видимо, ума не хватило. Не знаю, — легонько бьет костяшками пальцев в стенку. — Или, может быть, ты и правда хотела аборта, а я тебя как бы принуждаю сейчас рожать, — хмурится.

Вздрагиваю. Каждое слово — хлесткая пощечина.

Мотаю головой, собираясь с духом, чтобы хоть что-то ему ответить сейчас, потому как я настолько разбита, что сил говорить вообще нет.

— Я хотела. Просто мне кажется, что для тебя это обуза будет. Тебе уже приходится, — смотрю на карточку. — Ну вот все это. А у меня очень много ответственности не только перед тобой и нашим ребенком. — Всхлипываю. Слезы щиплют нос. — А я… Я совсем не знаю, что мне со всем этим делать теперь.

Тру глаза, уже не заморачиваясь насчет туши.

— Я боюсь, Матвей.

— Чего?

Матвей сокращает расстояние между нами и крепко прижимает меня к себе.

— Будущего, наверное.

— Я тоже.

Запрокидываю голову, вижу, как заостряются уголки его губ. Он улыбается. Что тут смешного? Что хорошего?

— Знаешь, отец всегда учил меня разбираться с проблемами по факту. Можно много думать о том, как будет, и ни разу не угадать, — пожимает плечами. — Так вышло, обратно не отмотать, да и не стоит, — касается губами моей макушки.

Он так спокойно все это говорит, что я чувствую, как внутри меня все расцветает. Оковы страха начинают спадать, а сердцебиение — нормализоваться.

— Может быть, ты приедешь ко мне в гости? На следующие выходные, например. Ночью я буду на съемках, но днем мы могли бы куда-нибудь сходить, да и просто побыть вместе. Я скучал по тебе этот месяц.

Вытираю непрошеные слезы и часто киваю.

— Да. Хорошо.

— Супер. Тогда до выходных? — отлепляет меня от себя и заглядывает в глаза.

— До выходных, — глупо улыбаюсь, облизывая соленые губы.

6. Глава 6

Матвей

Четыре пролета позади. Вдох-выдох.