— Когда ты ушла. Весь этот месяц я думал о тебе. Злился. Очень. — Чуть крепче сжимает мои пальчики. — Но на себя больше. Сегодня тоже.

Шмыгаю носом. Ничего такого он вроде и не сказал, а у меня слезы наворачиваются. Чувствительность зашкаливает сейчас просто. Никогда не была такой вот плаксой, а теперь вечно глаза на мокром месте.

Матвей стирает прокатившуюся по моей щеке слезу большим пальцем, а потом касается губами уголка моих.

Столько трепета в этом действии. Мурашки по коже.

— Замерзла? — реагирует на мою дрожь.

Качаю головой. Отрицаю. А у самой снова слезы.

— Прости, — тру глаза, возможно размазывая тушь. — У меня повысилась чувствительность, постоянно плачу.

— Понял.

Мот переплетает наши пальцы, улыбается.

— Куда ты так спешила? — припоминает наше эпичное столкновение.

— А, это… Нужно успеть по дому, неважно, — отмахиваюсь. — Ты правда сегодня уезжаешь?

— Да.

— И когда снова приедешь?

— Пока планирую дней через пять. Раньше вырваться не получится.

— Хорошо.

Затрагивать тему переезда и того, как нам дальше существовать, не хочу. Знаю, что эти разговоры все испортят.

Знаю, что вернуться к этому придется, но, пожалуйста, можно не сегодня? Пожалуйста!

— Давай тогда провожу, — берет меня под локоть.

Суетливо вышагиваю рядом с Матвеем и только на лестнице понимаю, что не сказала ему главное. Врастаю в бетон. Тяну Шумакова за руку, чтобы он остановился, и, когда это случается, привстаю на мыски, обхватываю ладонями его щеки и целую.

Мы сталкиваемся губами, а у меня искрит в глазах, каждый нерв в этот момент оголяется.

— Люблю тебя, — бормочу, зарываясь пальцами Матвею в волосы, разлохмачивая их. — Очень.

Матвей улыбается, чмокает меня в губы, присасывается к нижней и, окольцевав талию, отрывает от земли. Сгибаю ноги в коленях, болтая ими в воздухе, и чувствую себя самой счастливой.

Все наши ссоры, ругань блекнут на фоне того, как мне хорошо, когда Матвей рядом. Он словно вдыхает в меня какую-то другую жизнь, ту, в которой постоянно хочется улыбаться и радоваться.

— Алёнка, — Мот прижимает меня к стенке, и я ловко обвиваю ногами его бедра, скрещивая лодыжки у него за спиной.

До квартиры мы добираемся именно в таком положении. Пока я открываю дверь ключом, Матвей нетерпеливо целует мою шею, доводя меня до сумасшествия.

Как только оказываемся в квартире, куртки и обувь летят в сторону.

— В комнату, — бормочу между поцелуями.

Матвей берет направление в мою спальню, толкает дверь, по-прежнему удерживая меня на руках.

Трогаем друг друга. Мозг отключается в этот момент.

— Скучал по тебе, — шепчет мне в губы, укладывая на кровать.

— И я, — крепко обнимаю его за шею, тяну на себя.

Мы целуемся как сумасшедшие, еще немного, и сожрем друг дружку. Точно-точно.

Желание зашкаливает. Мышцы живота сжимаются, и я сгораю от нетерпения.

Мир закручивается волчком, и я не вижу вокруг себя ничего. Только Матвей. Его глаза, губы. Переполняюсь его запахом. Дрожу в крепких объятиях. Наслаждаюсь каждым прикосновением.

Мот скользит языком мне в рот, прижимает к кровати, сжимает ладонью мою промежность, издавая какой-то хриплый звук.

Краснею до кончиков ушей, если честно, но каждое его новое действие распаляет сильнее предыдущего.

Я чувствую его возбуждение и сама от этого возбуждаюсь только больше.

— Моя девочка.

Улыбаюсь. Его слова обволакивают нежностью. Хочется пищать от переизбытка счастья.

Обезумев от ласк, издаю громкие стоны, пока мозг не цепляется за какие-то дикие, просто кощунственные мысли. Разум проясняется, а градус возбуждения в теле падает. Не знаю, почему думаю об этом. Зачем? Но пальцы на руках немеют, а тело будто парализует. Я больше не чувствую его прикосновений, не испытываю кайфа от них.