- Я принадлежу вам, мой повелитель и вы вольны делать все что пожелаете. Мне незачем вас бояться... - тяжело сглотнув, выдавила из себя Алия.

- Ты слишком холодная, — тихо произнес мужчина, обдав Алию кисловатыми, алкогольными парами. - Такая холодная, что кажется, будто иметь тебя и ростовую куклу - это одно и тоже. Бесчувственная, неживая. Не уверен, что ты сможешь позволить себе кричать, пусть то от удовольствия, или же от боли.

- Вы хотите, чтобы я кричала? - тут же задала вопрос девушка и ощутила, что хватка императора стала крепче. Он впивался в нее пальцами, словно пытался запустить их прямо под самую кожу.

- Хочу! - наконец рыкнул мужчина и впился влажными губами в ее, сухие, подобные наждачной бумаге. Подавляя и уничтожая, он сорвал первый поцелуй наложницы, которая, как и сказал император, теперь мало что чувствовала, кроме душевной пустоты и животного желания, жадно расползающегося внизу живота.

Андерос

Он сам не понял, в какой миг решил оборвать долгий поцелуй со вкусом терпкого вина, стекающий сладким соком по гортани, достигающий самых чресл и заставляющий желать большего. Несмотря на то, что в его власти было все, чего он только пожелает. В его власти была девчонка, которую он мог раздеть в любое мгновение. Мог отыметь ее прямо на этом полу и не почувствовать абсолютно ничего, но сейчас желания Андероса стремительно гасли. Возможно, все дело крылось в количестве выпитого, что кружило голову и заставляло быть беспомощным и ленивым.

- Что-то не так, Ваше Императорское Величество? - испуганно прошептала девушка, широко распахнув свои изумрудные глаза, в который таилось искреннее непонимание. И Андерос мог лишь слабо ухмыльнуться, ощущая, как касается кончиком своего носа ее, зардевшегося и гладкого. - Я сделала что-то не то?

- Думаю, в какой позе поставить тебя, чтобы я смог войти, — прошептал Андерос и с удовлетворением заметил, как на лице девушки отразился страх. Значит, ее бравада - все лишь маска, за которой та пытается отчаянно спрятаться. Боится, и еще как! - Ты думала, все произойдет в кромешной тьме и без свечки над головой? Нет, девочка, я хочу видеть все и сразу!

Наложница промолчала, тяжело сглотнув и прикрыв свои веки, словно осужденная на повешение. Именно это и раздражало Андероса. Его раздражала жертвенность, которую излучала девчонка. Раздражала напускная храбрость, хотя внутри, он был готов дать руку на отсечение, она дрожала как лист на осеннем ветру.

- Ваша воля, — дрогнувшим голосом ответила девушка и в тот же момент Андерос просто скатился на бок, освобождая наложницу из своих крепких пут.

Оказавшись на спине, он вперился мутным взглядом в высокий, расписной потолок. Слышал свое тяжелое дыхание и жалел о трех последних бокалах вина, что оказались лишними. Нет, он не мог позволить себе переспать с наложницей в первую ночь под тяжелым дурманом. И он не соврал, сказав ей, что хотел бы видеть все и сразу. Ему действительно хотелось насладиться процессом, а не сделать все как можно быстрее и лечь спать, потому что предательская дрема уже сдавила его голову тесным кольцом. Что же, пусть девчонка думает, что ей несказанно повезло!

- Ты меня раздражаешь, — зачем-то сказал Андерос, подложив одну руку под голову и устало прикрыв глаза. - Раздражаешь настолько, что эту ночь проведешь не в моих объятиях. Наверное, будь моя воля, отдал бы тебя стражникам и солдатам, но увы, даже несмотря на статус императора, я должен следовать правилам.

Ему нравилось пугать ее. Нравилось ощущать собственной кожей страх, что источала его наложница. А она и не сопротивлялась. Слушала молча, даже не предпринимая никаких попыток сдвинуться с места. Он и раньше грешил подобным, будто бы внутренне подпитываясь эмоциями своих женщин, и это придавало ему сил для великих свершений на троне. Возможно, именно в этом и заключалась особенность всех наложниц. Возможно, именно для этого веками и держали храм цветов, взращивая все больше и больше девушек для своего правителя. И Андерос знал, что после него блага храма будет собирать его сын, а потом и внук, и так до скончания времен. Он до сих пор помнил слова своего отца, брошенные однажды вскользь об участи наложниц: “Не может солнце существовать без луны, как и правитель без женской энергии”. Было в этом что-то сакральное, что-то могущественное и определенно одухотворяющее.