— Спасибо. Правда, это не помешает мне стать чокнутой литераторшой, над которой все посмеиваются.

Соколов приподнимается на локтях выше.

— Так вы поэтому бежали, как угорелая? Услышали, как вас обсуждают?

— Ладно, давайте вставать, – я давлю парню на плечи, стараясь не думать о приятной тяжести его тела.

Данила встает, протянув мне руку, помогает подняться. Я хотела снять купальник, но теперь просто натягиваю шорты, пофиг, дома переоденусь. Соколов встает сзади и вытаскивает из моих волос травинки. Это так приятно, что я начинаю млеть. Вот как в нем сочетается беспардонность и забота одновременно?

— Знаете, в чем ваша проблема, Краса Андреевна? – спрашивает меня.

— И в чем же?

— Вы придаете слишком большое значение чужому мнению.

— Я живу в обществе, Данила, все здесь так или иначе зависят от чужого мнения.

Мы вместе идем в сторону пляжа.

— А зачем? – спрашивает он меня. – Я хочу сказать, ну услышали вы что-то о себе, зачем так остро реагировать?

— А если я действительно такая?

— Чокнутая литераторша?

— Да. Я не хочу быть такой, понимаете? Может, я сама не замечаю, как становлюсь неадекватной.

Соколов усмехается.

— Неадекватной? Бросьте, Краса Андреевна, знаете, чего вам как раз не хватает? Безрассудности. Когда делаешь что-то просто потому, что захотелось, не думая о том, что об этом подумают. Даже если со стороны кому-то это покажется неадекватным, какая разница, если вы при этом счастливы? Вы счастливы?

Он смотрит на меня, я киваю, пряча взгляд.

— О, а вот и последние, – Татьяна Ивановна машет нам рукой, выйдя на дорогу, – можем двигать на обед.

Я быстро иду в ее сторону, не оглядываясь на Данилу, как хорошо, что мы не успели развить тему. Действительно, многое неважно, когда ты счастлив. Но вот счастлива ли я? Если мыслить глобально, то у меня все хорошо, близкие живы-здоровы, я занимаюсь любимым делом… Но…

Миша берет меня за руку, я аккуратно высвобождаюсь, мягко ему улыбнувшись. Кажется, не стоит нам торопиться. Поговорю с ним и скажу, что не готова ни к чему больше дружбы. Пока что, по крайней мере. Так будет правильно по отношению к нему и к себе тоже.

Потому, когда вечером Миша спрашивает:

— Погуляем сегодня? – я отвечаю:

— Нет. Слушай, – увожу его в сторону, – я думала о нас… И поняла, что не готова. С удовольствием продолжу нашу дружбу, но это пока что все, что я могу тебе дать.

— Пока что? – он старается не терять лицо, но вижу, что расстроен. – То есть шанс все же есть?

— Конечно… Наверное…

— Ладно, – Миша гладит меня по плечу. – Я тебя услышал, Варь.

— Мне жаль…

— Ну я не теряю надежды, – он улыбается и уходит, я чувствую себя паршиво. Словно что-то обещала, дала надежду, а теперь пошла на попятную. Вот зачем я вообще все это начала? Хорошо ведь дружили.

После костра Татьяна Ивановна просит преподавателей выйти в кухню, как все улягутся. Девчонки долго возятся, перешептываются, что-то обсуждают, никак не могут угомониться. Я сама успеваю подремать, прежде чем комната наконец погружается в тишину. Натянув джинсы и кофту, выползаю в кухню, все остальные уже в сборе, налит чай, а на столе стоит коробочка с макарунами.

— Ничего себе, – вздергиваю брови в удивлении. – Откуда такая роскошь?

— Кузьмич в город гонял, – улыбается Татьяна Ивановна. – Привез нас побаловать.

— Я сразу говорил, он к вам не ровно дышит, – подкалывает ее Миша, женщина только смеется.

— Угощайся, Варь.

Я беру одну печеньку. О, вкус божественный! После нескольких дней обычной пищи макарунка кажется чем-то, присланным с другой планеты.

— А Кузьмич меня завтра не отвезет в город? – спрашиваю, повинуясь внезапному порыву.