Лишь осознав, что прячусь, будто преступница, я набралась смелости зайти в конюшню. Птица давно ждала ласки, и мне было совестно игнорировать ее и дальше. Я пришла днем, когда шансы встретить берейтора были минимальны. При виде пустых денников и затемненного коридора у меня болезненно сжалось в груди. Перед глазами встала случайно подсмотренная сцена чужой страсти, и на секунду захотелось трусливо сбежать на воздух...

Ну уж нет. Это моя конюшня, мой дом и моя земля. Не позволю каким-то воспоминаниям встать между мной и моей целью!

Я дошла до денника Птицы и поняла, что зря проверяла себя на прочность: кобылы в отведенном ей деннике не наблюдалось. Впервые за последние недели она паслась в поле вместе с табуном. Эта была хорошая новость, но вместе с радостью я ощутила толику разочарования. Зачем-то зашла в пустой денник и взяла в руки скребницу, представляя, как провожу ей по блестящим бокам своей лошади.

Позади тихо стукнула дверца стойла. В проеме, загораживая собой проход, стоял Брукс.

Мамочки! Вот я и попалась... Адреналин мощной дозой прошел по телу, заставляя его выпрямиться и напрячься. Я хотела поздороваться, но не смогла выдавить ни звука. Можно даже не надеяться, что он очутился здесь случайно. По мрачному, направленному на меня взгляду становилось ясно – тренер пришел поговорить. И этот разговор вряд ли придется мне по душе...

– Это вы были здесь тем вечером? – медленно спросил Адам, кладя руку на свернутый, висящий у пояса кнут: самое жестокое средство устрашения непокорных лошадей. Ни разу не видела, чтобы он использовал его против них.

Я дернулась от вопроса, словно он меня и правда ударил.

– С чего мне приходить сюда вечером, конюх? – дерзко соврала я, понимая, что лишь отсрочиваю неизбежное: долго сдерживаемый гнев вот-вот прорвется наружу, разнесет нас с ним в клочья... Вдалеке уже грохотал гром, предвестник скорой бури.

– Врешь, – он сделал шаг по направлению ко мне, снимая кнут. Незаметное движение кистью, и шнур из бычьей кожи взвился в воздух, оглушительно щелкнув по полу недалеко от моих ног.

Удивительно – если минутой ранее меня испугал вопрос, то сейчас я даже не дрогнула.

– Ты угрожаешь своей госпоже, Брукс? – улыбнулась я. Сама не знаю, из каких темных недр души выскочила эта улыбка: широкая, наглая, почти оскал...

– Госпожу плохо воспитывали в детстве. Ей не объяснили, как нехорошо подглядывать за взрослыми и лезть в чужие дела... – удар снова разорвал тишину пустой конюшни, молниеносным броском кобры громыхнул слева, смахнув со стены щетки. Те разлетелись и проскакали по глиняному полу, словно стайка испуганных лягушек.

– И поэтому ты решил ее немного проучить? – я не боялась его кнута. Ярость от сравнения с ребенком полыхнула во мне вместе с безбашенным желанием. – Давай, приступай!

Как же я скучала по нему! По его темным глазам и волосам, шляпе и запаху табака. Гнев Адама пролился бальзамом на мою измученную душу. Я простила бы ему что угодно, даже Банни, но только не равнодушие. Скажет ли он, что тоже скучал?..

– Как ты поступишь, Брукс? Сделаешь со мной то же, что и с той служанкой?.. – я дышала с трудом, корсет давил на бока – мне вдруг стало нестерпимо тесно в облегающем корсаже. – Мне отойти к стене? Задрать юбку, или ты поднимешь ее сам?..

Я смотрела тренеру прямо в глаза, подначивала его, дразнила – хотела задеть побольнее и в то же время отчаянно мечтала, чтобы он и правда проделал все это. Мои пальцы нащупали подол и потянули его вверх, обнажая сначала сапожки, потом нижний край кружевных панталон... Я перешла через грань, очутившись в иллюзорном мареве гнева, страсти и надежды: в нем теряли смысл правила и каноны обычного мира, там оставался лишь один закон – следование велению сердца.