После аншлюса Австрии (1938) и захвата Чехословакии (1939) вопрос о том, где наносить первый удар в надвигающейся «большой» войне – на Западе или на Востоке, гитлеровское руководство было вынуждено решать примерно так же, как и кайзеровский Генеральный штаб. После оценки возможных для Германии последствий гитлеровские генштабисты пришли к выводу, что единственно правильным решением в сложившейся ситуации является первоначальный разгром Франции, а затем Советского Союза. Это решение было принято, несмотря на то что в программе завоевательной стратегии Германии («личной» войне Гитлера), изложенной в книге «Майн кампф», главным объектом экспансионистских устремлений Германии был назван Советский Союз[165]. Уничтожение социалистического государства и овладение его огромным ресурсным потенциалом рассматривалось не только в качестве императивного условия для закрепления господства Германии в Европе, но и с целью создания необходимого плацдарма для развертывания дальнейшей борьбы за мировое господство.

Этой принципиальной позиции, по крайне мере, публично, Гитлер оставался верен, даже когда до краха Третьего рейха оставались считаные месяцы. 6 февраля 1945 г. он, в частности, заявил партайгеноссе НСДАП М. Борману: «Главной задачей Германии, целью моей жизни и смыслом существования национал-социализма являлось уничтожение большевизма. Как следствие, это привело бы к завоеванию пространства на Востоке, которое обеспечило бы будущее немецкого народа…»[166]

Тем не менее завоевание Советского Союза было отнесено нацистским руководством лишь на отдаленную перспективу, чему были веские причины.

Во-первых, проблема нападения на Советский Союз была тесно взаимоувязана с позицией, которую Франция и Британия могли занять в отношении «восточной политики» Германии. Несмотря на то что официальные Париж и Лондон подталкивали Германию к агрессии против Советского Союза, сложно было ожидать, что эта поддержка будет беспредельной, что эти ведущие западные державы не вынашивают замыслов обескровить и истощить в ожесточенной борьбе не только Советский Союз, но и Германию. А. Гитлер был уверен, что французский империализм никогда не смирится с гегемонией Германии в Европе[167]. Значит, стоило вермахту втянуться в затяжные бои на просторах Советского Союза, как с высокой вероятностью следовало ожидать удара с тыла. Особое опасение у Гитлера вызывала безопасность Рурской области, главной промышленной базы Германии. Он заявлял по этому поводу: «Предпосылкой любого успешного ведения войны является обеспечение бесперебойной работы Рурской области. Всякое серьезное нарушение производства в этой области не может быть восполнено производством в других районах. И это рано или поздно может привести к подрыву немецкой военной экономики и тем самым военной мощи… Поскольку эта слабость известна Англии и Франции так же хорошо, как и нам, англо-французское руководство, если оно захочет уничтожить Германию, попытается любой ценой добиться этой цели»[168].

Наибольшую опасность для планов официального Берлина представляла возможность формирования антигерманской коалиции между Советским Союзом, с одной стороны, и Англией и Францией, с другой, если бы у последних в оценке сложившейся военно-стратегической обстановки возобладал прагматичный подход над самодовлеющим антисоветизмом. Берлин был готов на все, чтобы не допустить даже намека на подобный союзе. В этом ему помогло искаженное представление официальных Лондона и Парижа об истинных намерениях Третьего рейха в той сложной политико-дипломатической игре, которую вел А. Гитлер, их надежда на то, что военные приготовления последнего нацелены на то, чтобы обрушиться на Советский Союз. Однако фюрер был во власти более грандиозных планов, он не собирался возглавлять «крестовый поход» против СССР от лица всего Запада, как там до последнего рассчитывали, таская «каштаны из огня» для других. Помимо агрессивных замыслов в отношении СССР, руководство Третьего рейха не оставляло мысли о реванше, сведении счетов с западными демократиями, навязавшими Германии в 1919 г. жесткие условия Версальского мирного договора. В этой связи уничтожение традиционного соперника Германии – Франции – рассматривалось в Берлине в качестве безальтернативной задачи. Разгром Франции, как представлялось в Берлине, был важен также тем, что он должен был привести к изоляции Британии, склонить Лондон, если не к союзническим отношениям, то к устойчивому нейтралитету, заставить принять притязания Берлина на доминирующую роль в континентальной Европе.