– Вы тоже наймите плотников.

– Вот как! Где? Может быть, подскажешь?

– Да у них, в «Заре».

Петр даже присел.

– Это как же так? Наши плотники у них будут работать, а ихние – у нас?

– Все время так делается. Как будто вы не знаете? – усмехнулся Генька. – Вы думаете, за трудодни будут работать? Пожалуй, дождешься.

– Будут, – резко оборвал его Петр, – и вы будете.

Журка с Генькой переглянулись.

– А не пойдете – под суд отдам…

Глаза у Журки сузились.

– Ты не пугай! Знаем законы.

– Я не пугаю, а предупреждаю, – и Петр постучал карандашом. – Если вы сегодня же не отдадите старику Екиму деньги…

Журка дернулся и угрожающе шагнул к столу.

– Деньги, которые ты у него украл, – спокойно договорил Петр.

– Неправда!

– Есть свидетели. Вот заявление, – и Петр показал измятый тетрадный листок.

Журка медленно повернулся и, шаркая, пошел к двери. За ним боком, часто оглядываясь, выскользнул Генька.

– Боятся все и молчат, – сказал счетовод.

– Я не буду молчать. Вот посмотрю, что дальше с ними будет, – говорил Петр, нервно открывая ящики стола.

Счетовод собрал бумаги, закрыл на замок железный сундук и выразительно посмотрел на председателя.

– Иди завтракай, – устало кивнул ему Петр и, опустившись на стул, закрыл руками лицо.

Василий Ильич подвинул к столу табуретку.

– Хоть караул кричи, Василий Ильич, – пожаловался Петр.

– Трудно, – согласился Овсов.

– Другой раз так подкатит – на свет глядеть тошно. А потом ничего, отойдет. Промелькнет что-нибудь хорошее, и опять жить хочется. Вчера на Лому как увидел, что печь-то легко исправить, захотелось «ура» кричать. А сегодня стал с людьми беседовать – не хотят завод восстанавливать… Говорят: мы лучше траву пойдем косить.

– Да, да, понимаю, – стараясь не глядеть на председателя, буркнул Василий Ильич.

– Ты не можешь себе представить, Василий Ильич, как обрадовал меня твой приезд. Я ведь письма писал, многих звал. Сколько домов стоит заколоченных! А ты сам приехал…

Василий Ильич заметил, как заблестели глаза председателя, словно их омыли, и, не в силах выдержать взгляда этих глаз, опустил голову.

– Конечно, люди в колхозе нужны.

– Да я не требую сотни, – с укором подхватил Петр, – дайте двадцать-тридцать человек – и все пойдет. Мне нужен актив. Опереться мне не на кого. У нас ведь и партийной организации нет. Спасибо Копылову с Сашком – поддерживают они. Вот твой сосед Матвей Кожин, умный, хозяйственный мужик, тоже мечтает о хорошем колхозе; мечтать-то мечтает, а больше думает о своей усадьбе…

Чем больше говорил председатель, тем страшнее становилось Овсову, он боялся поднять голову и прямо взглянуть ему в лицо.

– Поддержи ты мои надежды, Василий Ильич.

Овсов торопливо вынул заявление.

– Пока один.

– Воюет Антоновна? – засмеялся Петр. – Ладно, нам не к спеху. Пусть привыкнет.

Василий Ильич хотел сказать, что с женой гиблое дело, но сказал что-то невнятное:

– Да кто ее знает. Оно, конечно, так.

Петр, не читая, сунул заявление в папку и положил на стол портсигар. Василий Ильич, наблюдая, как председатель выбирает папироску, ждал другого разговора. Он не сомневался, что его не миновать. Петр, чиркая спичкой, казалось, совсем безразлично спросил:

– С заводом-то как, решил?

– Я, Петр Фаддеич, – начал Овсов, – много думал вчера, да и раньше… – Василий Ильич замолк, поскреб стол ногтем.

– Ну и что же? – Петр, навалясь на стол грудью, пристально посмотрел на Овсова.

– Не могу, нет моего согласия, – Василий Ильич сразу почувствовал, как тяжело было это сказать и как легко стало, когда он уже сказал, только на какой-то миг стыд уколол уши. Но он, осмелев, договорил: – Я не затем сюда ехал, то есть я ехал в колхоз, а не на производство, то есть хотел работать в поле… Вы, Петр Фаддеич, должны понять меня.