– Умерла не та Лушкина, – непонятно объяснила Зоя, набирая новый телефонный номер. – Сама жива, вот ей-то и нужно написать… Алло? Скажите, есть у вас розовые шелковые ленты, пригодные для золотого тиснения?

«Уважаемая Галина Михайловна! Примите наши поздравления с тем, что это не Вы избавились от тяжкого бремени жизненных забот и перешли в лучший мир!» – без промедления учел важную поправку мой внутренний голос.

– Ну, что ты смотришь как баран на новые ворота? – рассердилась Катерина. – Галина Лушкина жива, у нее дочка умерла, вот и нужно написать соболезнование.

– У Лушкиной была дочь?

Я так удивилась, словно мне сказали, что потомка породил бронзовый монумент. Однако изумление мое можно было понять. Галина Михайловна Лушкина – фигура во всех смыслах заметная. И деловые газеты, и таблоиды упоминают ее имя нередко и по самым разным поводам: Лушкина на радость любителям сенсаций то новый завод откроет, то свежего кавалера в свет выведет. Однако о дочери Галины Михайловны я лично никогда ничего не слышала.

– Маленькая, наверное, была девочка?

– Ну, как сказать – маленькая… – Зоя забыла, что она в образе, и насмешливо фыркнула. – Под тридцать!

– Это был ее возраст, – Катя тоже не упустила случая позлословить. – А вес раза в три побольше!

Мне хотелось подробностей, и я обратилась за ними сначала к Смеловскому, а потом к Кулебякину. С Максом было проще, ему не пришлось объяснять природу моего интереса к личности покойной Лушкиной-младшей. Настоящий журналист, Смеловский сам жаждал делиться с массами имеющейся у него информацией.

– Элечка Лушкина? Конечно, я знал ее, – не разочаровал меня Максим. – Видел пару раз, когда мы снимали Саму для программы «Мой дом – моя крепость». Эта самая Элечка была жутко закомплексованная особа. Стеснительная, робкая – нипочем не скажешь, что наследница миллионного состояния! Кажется, старая дева.

– Это с чего ты так решил?

– Ревнуешь? – обрадовался Макс. – Только это не я, а мой оператор Петька Красильников диагноз поставил. Он у нас малый корыстный, попытался приударить за бедной богатой Элечкой, думал за красивые глаза и крепкие бицепсы отхватить себе принцессу и полцарства в придачу. Да куда там! Элечка от одного откровенного мужского взгляда в обморок падала, а от комплиментов далеко убегала и надолго пряталась.

– Бедняга, – посочувствовала я.

Если бы я так болезненно реагировала на мужские взгляды, полжизни провела бы в коме!

– Да уж, не сладко ей, наверное, жилось в тени такого баобаба, как Галина свет Михайловна, – согласился Макс.

– Так ушла бы от маменьки на свои хлеба, в тридцать-то лет уже большая была девочка! – заметила я. – У нее профессия-то имелась?

– Ага. Ботаник! – Смеловский заржал, но, очевидно, вспомнив, что Элечки уже нет в живых, быстро оборвал недобрый смех. – Куда она могла уйти, такая затюканная, безвольная, трусливая? Разве что на тот свет, прости господи, что так и вышло…

Информация, полученная от Макса, не сильно прояснила взаимоотношения матери и дочери Лушкиных, а этот момент представлялся мне очень важным – хотелось найти самые правильные слова для соболезнования. А еще Макс почти ничего не знал об обстоятельствах внезапной смерти Элечки. Сказал только:

– Вроде она покончила с собой – говорят, прыгнула с крыши, но подробностей пока никаких. Это же только час назад произошло! Позвони мне попозже. Я уже послал нашу группу в «ЮгРос», может, ребята нароют что-нибудь.

Тогда я подумала о других ребятах, которые уже сто процентов что-нибудь нарыли, и позвонила своему любимому милицейскому капитану.