Он и не сопротивлялся. Не пробовал грозить, а тем более – упрашивать. Он понимал, что это бесполезно, и хотел одного – уйти достойно. Что же ему еще оставалось, на трех-то ногах? Я же сказал – правая задняя так и не разгибалась до конца…

Граф тоже держался спокойно до самой последней минуты. Я бы так не выдержал – сразу забрался бы за первый стол, повернулся спиной к этому кодлу – то есть к нам – и развлекся чем-нибудь увлекательным: заштриховывал бы клеточки в тетради через одну или через три, углом. А он все полтора часа простоял у края доски, выпрямив спину, твердо уперев ноги в пол, и слушал ту чушь, которую самозабвенно пороли все мы. Группа, наш куратор Дима Шубин и заведующий кафедрой Игорь Игоревич Горьков.

История с Графом начала разматываться еще после первой сессии. На одном факультете, в одном потоке, в одной группе мы оказались с ним не то чтобы уж совершенно случайно, но и не особенно сговариваясь. Так вышло. Мы никогда не были особенно дружны. Так: тренировались в одном зале, жили в одном районе, последние два года учились в одной школе, но в разных классах. Я и понятия не имел – куда он собирается поступать.

В начале августа мы столкнулись неожиданно на письменной математике, потом разбежались снова и уже в сентябре обнаружили друг друга в одной аудитории. Из первой серии экзаменов Граф выскочил розовенький, как тепличный помидор. Все сдал с первого раза, на одни пятерки и – заработал от деканата право на свободное посещение лекций. И свобода его и сгубила. Он загулял и засыпал подряд сразу две сессии. Что-то он сдавал, как-то тащился, второй курс протянул до весны, а осенью деканат предложил кафедре решить дело сразу и – с помощью группы.

Наверное, Граф рассчитывал на свои спортивные подвиги. За институт он драться не собирался, продолжал работать за «Спартак» и считал, что призера чемпионата города сразу не выгонят. Он ошибался.

Я-то решил закончить с боксом еще перед выпускными экзаменами в школе. Но с кондачка рвать не решился. Мне же еще нужно было поступить в институт, и поддержка спортивной кафедры была вовсе не лишней. С экзаменами я, впрочем, справился сам, но, в обмен на моральную поддержку, продолжал потихонечку тянуть лямку. Перешел из «Спартака» в «Политехник», ходил в зал, скакал на открытом ринге, на первенстве института, но все это так – не то отдавая свои долги, не то отбывая чужой номер. Что-то среднее между спортом и физкультурой. Сердца моего здесь уже не было.

Граф, я уже говорил, тренировался до самой армии. Вроде бы он и КМСа сделал на втором курсе. Мы столкнулись с ним как-то на Кировском, перебросились парой фраз, и он, уже убегая по Мира, хвастанул на прощание. Да, это было именно на углу Кировского и Мира, на этой площади Звезды, потому что в институте я его не встречал. Даже на семинарах. Тем более на тренировках. Я все-таки еще пару лет вертелся у ринга. Потеть не потел, так – слегка отмокал, чтобы получить необходимые зачеты и справки.

Граф появился там всего один раз, послушал, что кричит нам тренер, невысокий средневес с необъятной грудью, которую, однако, уже настигал живот. А потом, вытираясь после душа, спросил, зачем мне этот детский сад. Я не ответил, да он и не ждал. Натянул джинсы, свитер, схватил сумку и ускакал на трамвай. Через час ему надлежало быть у Богданыча, где он работал по-настоящему.

В конце концов он достал всех. Сначала спортивную кафедру. Они кричали про честь факультета, честь института – проще было помахать перед ним красным флагом. Он так же уставил рога и уперся копытами. На весенней сессии он умудрился завалить сразу три экзамена. Какие-то проблемы у него еще были с зачетами, какие-то хвосты висели по лаборатории… В общем, деканат решил, что им хватит других проблем, предложили решать кафедре. А наши преподаватели попробовали сыграть в демократию и спросить мнение группы.