– Как же это «съест»? – пугается Маша. – Вон ёжик бежит, у него узнаю, куда гуси полетели.

Она догоняет его, хочет пнуть, но передумывает, боится уколоть босую ногу.

– Ёжик, ёжик, не видал ли, куда гуси полетели?

Ёжик приседает на задние лапки, фырчит:

– Во-он туда! Ступай по этой дорожке.

– Говорящий ёжик… Какая милота! Скажи ещё что-нибудь! Яблочка хочешь? – суётся с камерой Стеша. Трогательная и забавная ежиная мордашка хорошо смотрится в кадре.

Ёжик не желает больше разговаривать, сворачивается в колючий клубок.

Тропа доводит их до маленькой бревенчатой избушки, окружённой частоколом с нанизанными человеческими черепами. Она поворачивается на куриных жёлтых когтистых лапах, стонет, поскрипывает, того и гляди развалится. Крыша вся в траве, на коньке сидит ворон, вертит головой.

На лужайке возле избушки пасутся белоснежные гуси. Они вытягивают шеи, гогочут и шипят, но девочек не трогают.

– Вау! Как атмосферно! – взвизгивает Стеша. – Ребят, это же избушка на курьих ножках! И черепа настоящие! Их сосчитать невозможно, так много… Я сейчас подойду ближе и всё вам покажу.

Она ходит вокруг, ахает, восторгается, щёлкает камерой и снимает. И не замечает, как Маша прокрадывается в избушку и выскакивает оттуда уже с братцем на руках.

– Ого, здесь движуха началась! – Стеше не хватает глаз и рук, чтобы успевать на всё смотреть и снимать.

С конька срывается ворон, каркает. Ему вторит скрипучий голос: «И-ить ты, подлая!»

Стеша оборачивается и почти нос к носу сталкивается с Бабой-ягой. Она в точности такая, как описывают в сказках: старая, горбатая, с седыми космами и большим крючковатым носом. Из-под рваной юбки торчат обутые в лапти ноги: одна нормальная, как у людей, а вторая – без плоти, голая белая кость. Костяная нога!

– А ты ишшо кто? – прищуривается Баба-яга.

У Стеши сердце ёкает, во рту становится сухо.

– Никто, меня здесь вообще быть не должно, – бормочет она и пятится. – Вы не обращайте на меня внимания, бабушка, занимайтесь своими делами… Я уже ухожу.

Господи, как же вернуться обратно?! Ведь сожрёт, вон сколько черепов на заборе.

В мозгу будто соединяются оборванные проводки, между ними сверкает искра. Голос прабабушки, мягкий, тихий, шепчет: «Запомни внученька эти слова: вакса-брикса-бурбали, пекец-мекец-бакали. Запомнила? А теперь забудь. Вспомнишь, когда время придёт».

Стеша видит себя маленькой. Она идёт с прабабушкой за ручку по лесу и удивляется тому, что звери и птицы разговаривают человеческими голосами, как в мультиках.

«Ты голодная, внученька? Сейчас мы с тобой пирожков поедим». Откуда-то у Стеши в руках появляется горячий пирожок, масленый, с твёрдой кисловатой корочкой. Печка улыбается ей большим ртом-устьем и подмигивает глазами-печурками2. Значит, Стеша уже была когда-то в сказке.

– Куда же ты, девица-красавица? Заходи в избу, отдохни, – ласково поёт Баба-яга, в чёрном провале рта белеет единственный кривой зуб.

– Спасибо, я не устала, – через силу улыбается Стеша, продолжая отступать. Натыкается спиной на частокол с насаженными черепами. Камера трясётся и прыгает в дрожащей руке. Будут деньги – купит налобную камеру. И удобно, и руки свободны.

– Уважь старушку, – увещевает Баба-яга, – я тебя в баньке попарю, накормлю, напою…

– Спасибо, я сыта и утром мылась.

Стеша нащупывает калитку и бросается прочь от избушки на курьих ножках. По ушам бьёт оглушительный свист.

– Гуси мои лебеди! Догоните девчонку, верните! Я её на ужин съем, а косточки разбросаю!

Срываются с лужайки гуси-лебеди, полнеба крыльями заслоняют. Налетают, шагнуть в сторону не дают. Стеша чувствует, что ей не хватает воздуха, и мысленно стонет. Нет, только не это… Ну, выручай, бабушка, не подведи!