Приехали мы в ближайшую районную больницу, за что я готова была сказать Бессонову спасибо. Обычно все сразу звонят Азамату – другу моего отца, в его клинике меня знает почти весь медперсонал. Уже через минуту о моих разбитых коленках стало бы известно Марату Шахову.

— Я сама, — отодвигаю руки Бессонова, не обращая внимания на боль, пытаюсь вылезти из машины самостоятельно.

— Я тебя хорошо и давно знаю. Ты самостоятельная, сильная, смелая, но мне ничего не нужно доказывать, Ками, — подхватывает меня, несет на руках до самого приемного отделения. Легко несет, будто я ничего не вешу, даже не запыхался. А я не решаюсь посмотреть на него. Мне неуютно у него на руках. Тревожно и волнительно.

Небольшая очередь в приемном покое, врачей на месте нет. Медсестра просит подождать, врач сейчас подойдет. Время идет, а ничего не меняется. В очереди усиливается роптание недовольных. Бессонов, прислонившись к стене, что-то смотрит в телефоне. Без каких-либо объяснений он уходит. То ли в туалет спешит, то ли еще куда-то. Провожая его взглядом, отмечаю, какие широкие у него плечи. За то время, что мы не виделись, он не сильно изменился: стал мужественнее и еще красивее. Заострились черты лица, стали более выражены скулы. У него всегда был волевой подбородок, темно-серые глаза в моменты злости казались черными. Прямому носу в юношестве завидовали ребята из спортивного клуба, но после этого Лев столько раз его ломал, что появилось небольшое искривление на переносице, но его оно не портило, как и шрам, пересекающий бровь. Его вообще ничего не могло испортить.

— Идем, — возвращается Бессонов, вновь не спрашивая, подхватывает на руки.

Заносит в рентген-кабинет. Травматолог отчего-то очень нервничает, у него два раза выпадают из рук снимки. Через деясь минут мы узнаем, что я отделалась лишь ушибами, ссадинами и синяками. Лева отзванивается Ваньке, сообщает, что со мной все в порядке. В процедурном кабинете мне ставят укол и обрабатывают раны. Несколько раз извиняются за задержку, когда мы покидаем кабинет. Боль утихает уже в машине.

— Ты не имел права сжигать чужой скутер, — нет смысла грозить ему полицией – это последнее, чем можно было бы напугать Бессонова.

— Сейчас я отвезу тебя домой, — игнорируя мой выпад. — Мне придется рассказать твоему отцу об аварии, — глядя на меня в зеркало заднего вида.

— Можно я скажу, что упала со скоростного велосипеда? — эта идея только что пришла мне в голову. За велосипед меня не станут наказывать. Бессонов молчит, но продолжает удерживать мой взгляд в зеркале. Я не стану его умолять.

— С одним условием, — уже не верила, что Лева заговорит.

— Каким? — ощущение, словно я ступаю на опасную тропинку. Вместо того, чтобы отступить, я с замиранием сердца жду, что он скажет.

— Все, что ты хочешь попробовать, ты пробуешь в моем присутствии…

11. Глава 10

Камилла

Я возвращаюсь на несколько лет назад, тогда он уже говорил мне эти слова, после того как узнал от Лютаева, что я пробовала курить. С тех пор у меня не возникало желания что-то такое пробовать, тем более в присутствии Бессонова.

— Позволишь покататься на своем мотоцикле? — неожиданно даже для самой себя.

Обычно я не тушуюсь, но Бессонов держит меня в таком напряжении, что рядом с ним чувствую себя молчаливой запуганной пташкой. Его заверения: «Я тебя не обижу» и «Ты моя, просто еще не поняла этого…» до сих пор крутятся в голове, повышая градус тревоги.

— Позволю, — кривит губы в усмешке. Здесь, на больничной стоянке под фонарем, мне прекрасно видно его лицо. Взгляд Бессонова теплеет, а меня немного отпускает. Не могу поверить, то он согласился. Андрея я так долго уговаривала…