– Леди Арзинойская сожалеет, что ее лучший воин стал служить человеку. Дядя не послушает меня, но я бы хотел, чтобы вы его предупредили о ее недовольстве.

– Леди Арзинойская? – переспросила я.

– Старшая су... – пёсель осекся и неуверенно спросил: – Самка? Да, пожалуй, так. Она отправила дядю в запас после того пожарища.

– Пожарища? – кажется, судьба моя сегодня переспрашивать.

– Ой, – Милтон умудрился прикрыть пасть ушами, – дядя герой, но он запрещает об этом лаять! В общем, она думала, что он вернется, смирившись с некоторыми изменениями в… м-м-м, работе. А дядя ушел к людям. Потом вернулся и закрылся в своих владениях, не выходя даже на Большую Охоту. А потом он опять ушел, и теперь, если он вернется домой, его могут вызвать на бой. Ходят слухи, что леди Арзинойская обещала награду тому, кто срежет с дяди уши. Это очень большой позор для пса.

– Он их сделает, – фыркнула я и едва не поперхнулась, обнаружив во взгляде Милтона знакомый по Гамильтону упрямый и злой блеск.

– Со времени его отставки появилось много сильных и злых псов. Старый генерал может проиграть. Вам сюда.

Я, поняв, что не оправдала надежд молодого пса, присела на корточки и сказала:

– Ты услышан, Милтон. Я возьму с Гамильтона слово, что он не пойдет в свой мир ни на минуточку, как минимум до конца Отбора. Но подумай сам, у него ведь семья. Ты и твои двадцать братиков и сестричек. Он захочет вас увидеть.

Мой компаньон действительно очень любил своих родственников. И всегда с удовольствием их обсуждал: мягкость ушек, умность глазок, прохладность носиков!

– Тридцать один, – с гордостью поправил меня пёсель. – Боги были милостивы к моей матушке, и она ощенилась одиннадцатью славными кондиционными щенками. Для Родерика куплено место в суч... самочьей гвардии: его задние лапы столь мощны, что... Ох, прошу прощения, они столь милы, что я способен говорить о них часами.

– У вас это семейное, – рассмеялась я. – Гамильтон тоже любит о вас поговорить!

Точнее, теперь полюбит. Утаить от нас такую милоту!

– Мне приятно это слышать. – Милтон встал на задние лапы и поклонился, после чего под ним появились колдовские круги и он провалился в свой мир.

Я же, не давая себе времени на испуг, решительно подошла к двери и громко, уверенно постучала.

Открыли мне буквально через несколько секунд.

– Право слово, леди Фоули-Штоттен, вы стучите так, будто вам чего-то недодали и вы пришли требовать своё, – недовольно произнесла леди Илзерран и потерла красноватые глаза.

– Вы спали? – удивилась я и тут же поспешно произнесла: – Прошу прощения, вы приказали явиться к вам, но...

– Но вы забыли, – припечатала драконья жрица. – Вас сопровождал один из племянников вашего компаньона?

Тут я посмотрела за спину жрицы и увидела огромное зеркало, в котором отражался коридор и не отражались мы.

– Д-да, – я судорожно соображала, все ли компаньоны могут призывать своих родственников.

Гамильтон и сам этого не знал, поскольку и в прошлый раз его призывали через кровь.

– Он знаменит, если его сестра по стае позволяет ему вызывать её детей. – Леди Илзерран отступила назад и махнула в сторону кресел. – Я хочу задать вам несколько вопросов. Это может показаться вам неуместным, но...

– Я с честью пройду предстоящее Испытание, – с раздражением произнесла я. – Теперь точно понятно, что вы с леди проректором родственники.

– Я не это хотела спросить, – усмехнулась драконья жрица, – но спасибо за уточнение.

Сев в кресло, я принялась рассматривать покои леди Илзерран. И все отчетливей понимала, что она живет своей работой: кругом только диаграммы, изображения невест, папки с личными делами (я просто опознала ту самую папку, которую поглаживал ректор) и артефакты. Бесчисленное количество артефактов и сцепленных с ними зеркал, в которых отражались комнаты невест.