В какой-то момент моя футболка задирается, и Марк – случайно или нет – задевает пальцами участок обнажённой кожи. Ведёт по рёбрам вверх, под футболку, почти до кромки боковой части бюстгальтера, спускается вниз. И так несколько раз.

Каждый из которых я сжимаюсь от сладостного предвкушения каких-то иных прикосновений.

Я перестаю сопротивляться. И смеяться перестаю. Щекотание перетекает в неясные вождения пальцами по коже, пока Марк и вовсе не перестаёт меня касаться, поправляя на место край футболки.

– Мне нужно уйти, Настя, – выдыхает он, заглядывая в мои глаза. – Нужно немного проветриться. Я собирался немного украсить гирляндами возле входа. Так вот, лучше заняться этим, пока окончательно не стемнело.

В его глазах я вижу целое море эмоций. Они мелькают как калейдоскоп.

Он не хочет уходить. Я чувствую это. Я просто знаю, что он хочет остаться. Знаю, почему не может, так же, как и знаю, что это всё неправильно. Неправильно то, что мы делаем сейчас, неправильно даже наше тайное общение. Неправильно сопротивляться желанию дурачиться вместе, неправильно само желание. Это слишком сложно для моего понимания. Я отказываюсь это понимать. Но я знаю, что не имею права хотеть и не смогу получить чего-то большего.

– А можно пойти с вами? – спрашиваю, прикусывая губу.

– Ты хочешь выйти во двор? – осекается он.

Я пожимаю плечами, внутренне содрогаясь от страха. Я никогда прежде не решалась на что-то столь безрассудное. Да и желания идти наперекор наставлениям мамы мне как-то не приходило в голову.

Но теперь я понимаю, что как раньше уже не будет. Я просто не смогу.

– Думаю, не смертельно, если я немного погуляю, пока вы будете заниматься своими делами во дворе.

– Ты уверена, что стоит? А как же вирусы и инфекции?

– Я целый вечер провела с вашими вирусами и инфекциями в обнимку и даже не чихнула. – фыркаю я. – И потом, разве морозный свежий воздух не полезен для организма?

– Хорошо, – просто отвечает он. – Тогда собирайся, и выходим.

Марк ловко вскакивает на ноги и протягивает мне руку.

Не верится, что я так просто на это решилась, а он так просто согласился. Надеюсь, всё пройдёт успешно, ведь моя глупость может обернуться настоящей катастрофой, а сейчас мне меньше всего хочется терять свою зыбкую реальность, в которой у меня есть Марк.

– А ну иди сюда, – с усмешкой бросает мужчина, ожидающий меня у двери. Я подхожу к нему, игнорируя Зою Павловну, застывшую посреди холла. – Где твой шарф, девочка Настя? – Марк снимает с себя шарф и заматывает им меня. – Так-то лучше! Теперь точно не замёрзнешь.

Я улыбаюсь, совершенно позабыв, что за маской он не сможет этого увидеть. Но Марк всё равно понимает и улыбается в ответ, щёлкая меня по носу. А потом подхватывает коробку с какими-то проводами и открывает входную дверь.

– Не передумала?

Я качаю головой, бросаю быстрый взгляд на недовольное лицо экономки и выхожу за порог.

Мороз касается носа, щёк, лба. Я жадно вдыхаю холодный воздух, пахнущий свежестью, и со свистом выдыхаю – немного недоверчиво, рвано. Следующий вдох я делаю уже уверенней. А на третий раз стягиваю с носа медицинскую маску и, держась за перила, спускаюсь по заснеженным ступенькам на подъездную дорожку.

По правую и левую сторону ровные туи под шапками снега. Я стягиваю пушистую варежку и резиновую перчатку и утопаю пальцами в ледяных кристаллах, искрящихся под светом фонарей.

Кожу покалывает от холода, но я сминаю снег в руке, формируя комочек. От тепла рук он быстро тает, превращаясь в воду, капает с рук на пальто и под ноги.