У меня вдруг закружилась голова, и я только молча слушала, уже не желая перебивать его, поддевать или куда-то вырываться. Во-первых, я вовсе не была уверена, что если мне сейчас надо будет встать на ноги, я в них не запутаюсь от волнения. Во-вторых, такими подробностями со мной никто не делился.

Ситуация у нас, значит, не лучшая? Настолько не лучшая, что отец сокращает сотрудников? Нет, я этого не знала. Я никогда не лезла в отцовский бизнес — мне это было непонятно и, честно говоря, неинтересно. И что сейчас есть проблемы… да, я знала, но это же не первый раз! Какие-то проблемы есть почти всегда. Неужели все так плохо?

Сердце забилось где-то в ушах, но я пила кофе маленькими глотками и обещала себе подумать об этом потом. Пока было бы славно не пропустить ни слова. Теперь мне не казалось, что он пытается сделать из меня дуру. Теперь мне казалось, что дуру из меня делают вообще все.

Но это тоже сейчас было не главным. Главным было получить как можно больше информации, раз уж мне ее любезно предоставляют.

— В общем, слушай: мама помешалась на идее нас поженить. Отец ничего против не имеет, так что поддерживает ее. Твоим родителям это вообще надо позарез. Да и тебе — если хочешь и дальше в рабочие дни бегать по салонам, — я вспыхнула, переводя на него ошарашенный взгляд. — Мне тоже посулили с этого свои преференции, и я готов жениться на выбранной родителями девочке… на какое-то время, — он снова мне улыбнулся, и теперь уже его как будто бы ласковая улыбка выглядела не просто насмешливой, а почти издевательской, — Мы же в одной ситуации и оба не можем отказать…

— Я не знаю, чего от тебя ждут твои родители, — все-таки не удержалась и перебила его я, — но мои мне ни слова не скажут, если я откажусь.

Он вдруг рассмеялся, наконец посмотрев глазами, не скрытыми стеклом солнцезащитных очков. Глядя на меня этими глазами с ласковой издевкой и снисходительностью. Как на глупого ребенка, пытающегося доказать, что Дед Мороз существует, и я его даже видела.

Глаза оказались серо-зелеными и очень холодными. Лучше бы он не снимал очки.

— Ну конечно не скажут! Они же хорошие родители. Но хорошая ли ты дочь?

Я молча смотрела на него, не зная что ответить. Мне вдруг показалось, что во рту пересохло, и, хотя в руках был все еще мокрый от конденсата стакан, теперь уже неприятно холодивший руку, я даже не подумала потянуться к трубочке. Только сглотнула вязкую слюну и облизала пересохшие губы. Егор вдруг раздраженно дернул головой, заиграли желваки, и улыбка все-таки слетела с его лица.

— Короче, мы в одной лодке, и я лишь хотел договориться с тобой в частном порядке о реальных условиях этого брака. Само собой, будет контракт — это ведь бизнес. Вопрос в том, на сколько лет? — он откинулся на спинку, и я только сейчас заметила, что мы стоим во дворах, а не едем. — Мы все-таки не в средневековье, и поженить нас без права развода никто не может. Да и не захочет, на самом деле. Я со своей стороны надавлю, чтобы сократить срок контракта, и было бы неплохо, если бы ты тоже прощупала почву на этот счет.

— Хорошо, — кивнула я, пялясь на вывеску салона красоты.

— Само собой, я не собираюсь долго во все это играть… — он, наконец, снова смог выдавить из себя улыбку, — У тебя ведь, наверное, есть гордость? Тебе ведь тоже не захочется долго быть женой мужчины, который тебя не хочет видеть в своем доме? — я кивнула, — Ну вот и славно. Но мы вполне можем потерпеть! Сделаем вид для родителей, что хорошо ладим и даже рады всему этому. Они успокоятся на время, а после развода, скорее всего, отстанут. Нам ведь обоим это выгодно?