То, что меня не любил отец, было больно, но я не могла его заставить полюбить, так же, как и мать, не могла. Он не мог любить больше маму, да и не было там скорее всего этих чувств, возможно, их вообще нет. Хотя Роберт любит Наталью, это сразу видно, особенно когда они вместе. Он заботится о ней, ухаживает, замечает ее настроение, желания. Но это Роберт, возможно мужчины разные, как и женщины. Одни могут любить, другие нет. Мой отец не может любить никого, в том числе и меня, свою дочь.

— Позвони ему, — мать возникла в дверях, комкая края своей футболки на животе.

— Зачем? — подняла я голову от подушки.

— Он должен знать, что первое сентября и помнить о тебе, — сказала мать с каким-то безумным взглядом, глядя на меня, — Ты его дочь, он должен!

— Мама, прошу тебя, успокойся.

— Нет, это ты послушай меня! Если не напоминать о себе, твой отец забудет, что у него дочь!

— Он уже забыл, — проворчала я, пытаясь как то успокоить мать и сама, но это все равно, что раздувать угли в костре.

— Звони ему!

— Нет.

— Звони говорю!

— Мама, зачем тебе все это нужно? У него другая семья, жена беременна, мы ему просто не нужны! Понимаешь?

Звонкая пощечина прилетает по лицу, и мать замирает.

— Звони, — говорит тихо.

— Что я ему скажу? — говорю, прижимая руку к щеке, что горит огнем.

— Спроси почему не позвонил, расскажи, как встретили в новой школе, — бубнит мать, словно заученный текст.

— Ему это не нужно.

— Я лучше знаю, что нужно твоему отцу, звони!

Мне легче позвонить отцу, чем видеть ее такой, полубезумной, практически сумасшедшей. Взгляд сверкает, руки дрожат, что она от меня хочет? Подхожу к своей сумке и достаю телефон, нахожу контакт отца и набираю. Мать стоит рядом и не собирается уходить, будет слушать весь разговор.

— Даша? Что тебе? — слышу голос отца, словно в тумане, руки подрагивают, мне больно!

— Привет, пап, ничего, первое сентября. Хотела сказать, что в новой школе все хорошо, — пытаюсь сказать быстро, но губы предательски дрожат. Произношу слова скомкано и еле слышно.

— Я рад, что тебе нравится, у меня много дел, — отвечает отец и кладет трубку.

Тишина, что стоит в комнате, превращается в масло. Она стекает по мне, обволакивая и глуша все звуки. Я ничего не слышу и практически не вижу, только мать смотрит на меня, словно я гадкая лужа под ее ногами.

— Дура, — говорит она мне и разворачивается, выходит из комнаты, прикрыв за собой дверь. Слезы все-таки прорвались, обжигают солеными и горячими дорожками щеки. Я не понимаю, что делаю не так, не могу понять.

9. Глава 9. Кир

Близнецы увязались за мной на станцию, и я не стал их прогонять, пусть идут, может чему научатся. В жизни все пригодится. После пришел домой, надеясь, что разошлись все. Мать спала на кухне, привалившись головой к стене. На столе стояла пустая бутылка, банка из-под кильки полная окурков, шкурки от колбасы, рюмки. В кухне пахло перегаром и чем-то кислым. Дружков ее не было, видимо моя угроза подействовала. Встал у входа на кухню и прислонился плечом к косяку, глядя на мать. Что мне с ней делать?

Когда-то, лет девять назад это была самая красивая женщина, которую я когда-либо знал и дело не в том, что она мать, не в этом. Она действительно завораживала даже меня, ребенка. Я думал, что мать фея из сказки, гордился этим. Мать выступала в театре, танцевала сольные партии, и я не пропускал ни один ее концерт. Вначале мы ходили вместе с отцом, потом я один, но каждый раз я замирал, когда видел, как она выбегает на сцену в белой воздушной юбке и порхает, словно бабочка. Мать была балериной, да, поэтому я так среагировал, когда новенькая назвала себя так, будто одной балерины мне в жизни не хватает.