Однажды днем, мы что-то не поделили с мальчишками из соседнего двора и мне здорово досталось. Я сидел и тихо скулил около качелей, вытирая кровь из носа, размазывая по щекам и подбородку. Когда вышел Санек и стал подтягиваться на турнике, я забыл о своей обиде и сидел, считал, сколько раз. После ста начал путаться, сбился, так как не знал еще все цифры, но подтягивался он долго. Потом подошел ко мне и сел рядом на лавку, отставляя костыли в сторону. Его руки все бугрились мышцами, на плечах и шее были наколки.

— За что побили? — спросил меня, разглядывая мое испачканное лицо.

— Территорию делили, — буркнул я.

— Вам по шесть лет, а вы территорию между домами делите? — хохотнул Санек. Я насупился и промолчал, отвернувшись, — Ладно, хорош слезы лить. Хочешь, научу драться? — сказал он и я повернулся к нему.

— А что нужно делать?

— Тренироваться, много и долго. Хочешь?

— Можно попробовать, — согласился я и с тех пор так и повелось. Каждый день, при любой погоде, час, а то и два мы с Саньком тренировались во дворе. Бывало и у него дома, где в комнате были нужные предметы, начиная со штанги, гирями и заканчивая боксерской грушей.

Мы прозанимались с ним девять лет, пока Сашки внезапно не стало. Вечером был, а ночью остановилось сердце. Почти год прошел, а я помню все, как сейчас, когда через день ждал его во дворе, после уроков, а вместо этого к подъезду привезли гроб и занесли в дом, оставляя крышку у двери. Я сидел и ждал, думая, что Сашка сейчас спустится, но того все не было. Ждал, пока не вышла его мать в черном платке на голове, и не села рядом со мной на лавку.

— Ты, Кирилл иди, простись с ним, — сказала она, а я не понял, как это проститься, зачем? — Не стало Сашеньки моего, — каким-то заторможенным голосом сказала она, глядя сухими глазами перед собой, — Тромб какой-то оторвался, в секунду не стало.

— Кого не стало? — спросил я, чувствуя, как пересохло в горле и подкатил какой-то ком, который я не мог проглотить.

— Сашеньки моего не стало, — сказала она, странно раскачиваясь из стороны в сторону.

Я вскочил с лавки и понесся в подъезд, пулей проскочив мимо красной с черным крышки. Дверь в квартиру Саньки была открыта, и я зашел, увидел зеркала занавешенные черным и такой страх на меня накатил, что ноги затряслись. Медленно прошел в зал и увидел Сашку, на себя не похожего, с серо-синим лицом. Дальше я что-то орал, плакал, стены кулаком бил, пока меня отец Сашки, дядя Митя домой не отвел.

— Ты молодой еще, Кирюха, жизни не видел. Горе выплеснул и хорош, Сашку главное моего помни и мразью не становись, жизнь она такая штука, всех на прочность проверяет. Сашка не сдался, Афган прошел, выжил, после травмы не сломался. И ты, Кирюха человеком будь, — говорил мне дядя Митя, успокаивая себя и меня.

Я тогда крепко его слова запомнил, почудил, конечно, немного после смерти старшего друга, с кем не бывает, но быстро в чувство пришел. Тогда мои первые наколки и появились, друг Сашки, что иногда был с нами, занимался татуировкой, такие шедевры делал. Я так увлекся, что остановился, когда на руках места открытого почти не осталось, да на шею уже поползло.

Дядя Митя меня на станцию взял, машины чинить научил, там я и пропадал все время после школы, да и деньги нужны были. Мать все пропивала, а я и есть хотел, и одеваться, да за квартиру платить нужно было. На отцовскую пенсию не прожить, тем более, если она домой только в виде водки доходит. Пробовал уговорить на почте, чтобы мне выдавали, не положено сказали. Я думал, продукты покупать буду, да за свет и газ платить, чтобы мать все не пропивала, но не получилось.