«Свет и тьма, – думала Эриан, поднимаясь и осторожно переступая босыми ступнями по меховым шкурам, устилавшим пол, – что это такое и в чём разница, кроме, разве что, того, что тёмные умеют призывать к жизни древние силы, заставляют полыхать огонь и проливаться дождь, а светлые… светлые не умеют ничего. Лишь говорят о великой миссии, возложенной богами на них, да отталкивают от себя всякого, кто хочет им помочь».

Эриан наклонила голову, вглядываясь в стайку ворон, переругивавшихся на покатом зубце крепостной стены. Двое чёрных щипали перья у третьей, вороны-альбиноса. «Всё как у нас, – думала Эриан, – только наоборот».

Она встряхнула чёрной гривой незаплетённых волос, силясь отогнать тоску, которую поселил в её сердце северный ветер. Подумала и, развернувшись, снова направилась к стоявшей в углу кровати. Из всех дочерей эрла Ригеля собственную комнату и постель имела только она. Лучшие гобелены покрывали стены её почивальни, смотревшей северными окнами на море, а восточными – на галечный пляж, окружавший замок со всех сторон. И хотя сама комнатка была небольшой, никто в замке не смел нарушить покой её обитательницы, и любой из слуг опасался разгневать её.

Эриан вот уже два месяца как исполнилось девятнадцать лет, и она была старшей среди всех его детей. Отец любил её и прочил ей бразды правления замком, а потому не спешил с выбором супруга, не желая отдавать черноволосую и синеглазую, но плотную и сильную, как мальчик, красавицу в чужой дом. Он сам занимался с ней на заднем дворе, заставляя избивать манекены тяжёлым мечом, и рассказывал старые ведьмачьи байки, которые теперь уже, кажется, не помнил никто, кроме него.

Отец Эриан был ведьмаком. В рядах Фениксов он ступил в самое сердце тьмы, чтобы отобрать у противника его гордость и твердыню – Брен Хризалат. И насколько знала Эриан – никто из его товарищей не дожил до сегодняшних дней.

Ведьмаков убивали не враги – они умирали сами, от рано посетившей их дом старости, становились жертвами проклятой Пыльцы. Как ни старались алхимики отыскать рецепт, способный защитить верных магистрам от этой чумы, ита по-прежнему оставалась единственным средством дать отпор тёмным, черпавшим свою силу от демонов. И даже несмотря на это, ведьмаки оставались слабей.

Было чудом то, что Месилон Ригель всё ещё оставался в живых. Он был одним из тех старых ведьмаков, которые, как поговаривали тут и там, всё ещё не знали об окончании войны. В своей ненависти к побеждённому противнику Месилон был настолько бескомпромиссен, насколько может быть старый солдат, потерявший всех своих друзей. Он предпочёл бы сам навсегда покинуть столицу, потерять всё, что имел – чем позволил бы тёмным отобрать что-нибудь у него.

И, может быть, именно это стало причиной того, что Эриан так часто задумывалась о различиях, навсегда разделивших отца и его врагов.

Ближе к полудню, когда пелена дождя немного расступилась, и стало можно высунуться в окно, не рискуя в первое же мгновение промокнуть насквозь, Эриан собралась духом и, одолев сон, позвонила в колокольчик, вызывая матушку Полетт к себе.

Та помогла молодой леди одеться, долго расчёсывала непослушные волосы. Затем раскрыла шкатулку с лентами, что принесла с собой, и несколько минут выбирала ту, что подошла бы к цвету платья, волос, гобеленов и волн за окном. Остановившись наконец на изумрудной, она взяла её в руки и несколькими ловкими движениями заплела пышные пряди в тугую косу, а затем собрала остатки рассыпавшихся вокруг висков локонов венцом. Помогла девушке встать и, поддерживая её под руку, проводила по узкой винтовой лестнице во двор.