Однако ле-сатия уже взяла себя в руки, и снова заговорила, покачав головой:

– Дан-ле-Рин… Так далеко! Кто бы мог подумать, что искать тебя надо в столице! Впрочем, я и не пыталась. Прости, мальчик мой! – она опустила глаза и снова тяжело вздохнула. – Если бы я только знала, я бы… Впрочем, нужно рассказать всё по порядку, а то я только путаю вас…

На несколько тягостных мгновений в комнате снова воцарилась тишина.

Наконец, ле-сатия Розальда собралась с силами и мыслями, сжав подлокотники кресла, вскинула голову и начала свою исповедь:

– Всё началось за два года до того, как я стала женой ле-сатье Ле-Марье. Так что, Ларенс, ещё раз повторюсь – твоему отцу я всегда была верна. По крайней мере, телом. Душу мою отдать Радфолю я не могла – она уже принадлежала другому мужчине.

Хозяйка дома улыбнулась неожиданно светло, мечтательно.

– Ларсен Оллье… Он был самым лучшим! Самым благородным, самым смелым, самым заботливым, самым верным, самым любящим. Другого такого уже никогда не родится на этой земле. Я была влюблена в него до сумасшествия. Дышать без него не умела. У него был только один недостаток, – грустно вздохнула Розальда Ле-Марье, – ни капли аристократической крови. Ларсен служил у моего отца. Служил верой и правдой, имел неординарный ум и множество талантов – отец его ценил за это, и Ларсен имел хороший достаток, приличный дом и уважение. Уважение не только со стороны слуг или своих друзей-сослуживцев, но даже среди аристократов. Ведь многие из них хорошо его знали – Ларсен часто выполнял поручения отца и постоянно присутствовал при нём.

Хозяйка дома на миг умолкла. Казалось, что сейчас она мысленно унеслась в светлые времена своей юности.

Взмахнув рукой, она продолжила с печальной и нежной улыбкой:

– А я… я была юна, беспечна, романтична. И не могла не замечать такого удивительного мужчину в нашем доме, не могла не замечать те взгляды, которые он бросал на меня украдкой. В его глазах не было ни капли похоти, лишь бесконечное восхищение, нежность и грусть. Он своё место знал, понимал, что нет у нас никакого будущего, никакого счастья впереди. Но любовь… Мы все бессильны против неё. В конце концов, мы оба поддались нашим чувствам, безрассудно утонули в любви. Мы жили одним счастливым днём, не гадая, что будет дальше. Но так отчаянно хотели верить, что произойдёт какое-то чудо, которое позволит нам навсегда остаться вместе и не скрываться ото всех, словно мы какие-то преступники! Прости меня, Ларсен, прости, мальчик мой, моё эгоистичное желание быть счастливой и любимой вылилось в то, что ты оказался совсем один, неизвестно где! А твой отец… Если бы я знала, чем всё закончится, я бы и на шаг не подпустила к себе твоего отца! Уж лучше бы умерла от тоски, чем…

Она снова заплакала, но продолжала сквозь слёзы, ведь все остальные, почти не дыша, ждали финала истории, уже понимая, что всё закончилось какой-то трагедией.

– В конце концов, наш секрет перестал быть секретом. У Ларсена были не только друзья… Многие завидовали ему, он ведь был на хорошем счету в нашем доме, и не только там. Один из таких лжедрузей рассказал моему отцу о том, что его верный помощник Оллье тайком встречается с его единственной дочерью. Отец мой… всегда был безжалостным чудовищем. А тогда… Гнев его был страшен! Я ведь его опозорила, предала, запятнала честь рода. А я… – Розальда судорожно вздохнула и покачала головой. – Я тогда уже носила тебя под сердцем, Ларсен. И мечтала лишь об одном – сбежать, куда глаза глядят. Мне не нужно было ни богатства, ни уважения рода, ни всех этих аристократических глупостей – я хотела жить с тем, кого люблю. Но зная, что отец нам этого никогда не позволит, мы с Ларсеном хотели уехать, подальше из Нор-ле-Эвилье, на восток, в Беру. Мой Ларсен уже почти всё подготовил к побегу. Понимаешь, нельзя было просто уехать, нас бы нашли, вернули! Нужно было время, чтобы всё получилось, чтобы замести следы… Но вышло так, что отец узнал обо всём за неделю до побега. И времени у нас просто не осталось…