И Ларсен вдруг почувствовал, что ему тоже надо сесть. Он потянул Эйю за руку и буквально рухнул на украшенную подушечками тахту.

– Где же хорошо? – не поверил «двойник» Ларса. – Вы в обморок упали. Надо полежать!

– Со мной всё хорошо, – упрямо и жёстко ответила женщина, так и не сводя взгляда с Ларсена. – Не до того сейчас…

– Что ж… – мужчина покосился на Ларса, а потом снова на мать. – Тогда давайте поговорим! Я полагаю, матушка, вам есть, что рассказать…

– Именно так, именно так… – хозяйка дома отрешённо кивнула тёмной с проседью головой. – Мне многое нужно объяснить. А для начала… Познакомься, Ларенс, это твой старший брат! Да, да, не смотри так! Родной. Старший. Брат. Ларсен…

***

5. 5 Забавы судьбы

Ларсен

– Да, вы – братья, – тяжело, но решительно продолжала ле-сатия, пока все остальные ошеломлённо смотрели на неё, – и это очевидно. Достаточно посмотреть на вас обоих, чтобы увидеть истину. На вас… и на меня… Только слепой не заметит, что в вас течёт одна кровь, моя кровь, кровь Розальды Ле-Марье. А вот отцы… Не смотри на меня так, Ларенс! Я всегда была верна своему мужу. Я относилась к Радфолю с уважением и почтением, как и заслуживал твой отец. Да, это так. Но я никогда его не любила. И он это знал, милосердно прощая мне эту нелюбовь. Да ниспошлют ему светлые боги покой и скорое возрождение!

Хозяйка коснулась лба и груди в поминальном жесте, вздохнула тяжело и перевела взгляд с младшего сына на вновь обретённого.

– В моём сердце всегда был только один мужчина, моя первая и единственная любовь. Больше тридцати лет прошло с тех пор, как я его потеряла, но я не забывала о нём ни на один день, – в тёмных глазах женщины блеснули слёзы. – Тебе ведь тридцать, не так ли?

Ларсен только кивнул. Пожалуй, впервые в жизни, его покинуло красноречие. Он сейчас даже одного слова сказать не мог, просто слушал эту женщину с глазами, переполненными скорбью и нежностью, и не мог поверить тому, что она говорит. Пока не мог. Слишком уж невероятно всё это, слишком…

– Вот и ещё одно доказательство, – кивнула грустно хозяйка усадьбы, – моему старшему сыну сейчас тоже было бы тридцать лет. Только… я была уверена, что тебя давно нет на свете. Но… нужно рассказать всё по порядку. Простите, мысли сбиваются! Я… всё ещё не могу поверить, что ты жив, и ты здесь, рядом со мной! Но ошибки быть не может. Даже если не брать во внимание ваше сходство, и твой возраст, лучшее доказательство – имя. Ты знаешь, что оно… вовсе не твоё?

Ларс удивлённо нахмурился – хотя… куда уж ещё больше удивляться!

– Ларсен Оллье… Кто так тебя назвал? – снова спросила хозяйка дома. – Ты знаешь, кому принадлежало это имя? Знаешь, хоть что-нибудь о своих родителях?

И пришлось-таки вспомнить о том, что Ларс способен говорить, а не только безмолвно таращиться по сторонам.

– Я сирота, ле-сатия, – ответил он угрюмо, – вырос в приюте, в Дан-ле-Рине. О том, где я появился на свет, не знаю ничего. Меня нашли у порога дома для брошенных детей, и всё, что мне досталось от моего прошлого – эти два слова, что были начертаны на клочке бумаги.

– Значит, вот так… записка… приют… О, светлые боги! Ну, что ж, хотя бы имя его тебе оставили… – горько усмехнулась женщина. – Так звали твоего отца. Ларсен Оллье. Мой Ларсен… И когда там, у ворот, я услышала это имя… О, боги, я ведь почти поверила в невозможное! Иногда так хочется верить в невозможное.

Губы её дрогнули, слёзы покатились по щекам, женщина на миг спрятала лицо в ладонях. И Ларс неожиданно поймал себя на желании подойти и обнять её, сказать что-то утешающее, тёплое, доброе, но он так и решился на это.