***

21. 21 Дела столичные

Ларсен

– Я сейчас встану… Правда… Прости, милая! Напугал тебя, да?

Вопреки обещанию, Ларсен продолжал безвольно лежать.

Птица, оставленная им на подлокотнике кресла, перелетела на кровать, потопталась, боязливо заглядывая ему в лицо, потом поджала лапки и устроилась рядом, прижавшись к его боку, словно домашняя кошка.

Ларс протянул руку, с раздражением отметив, как дрожат пальцы, и осторожно погладил шёлковые перышки.

– Сейчас… чуток полежу, а потом растоплю камин, орешек тебе насыплю… А те ягоды хочешь? Чернянку… Они же тебе понравились, да?

Дайана что-то пискнула в ответ. Но это Ларсен уже с трудом различил, его так и клонило в сон. Измученное тело просто умоляло подарить ему немного покоя и отдыха.

Оллье сам себе удивлялся – как у него вообще хватило сил до дома добраться?!

Ведь едва живой от Моруа выполз. Маг даже предлагал, немного отлежаться у него, но Ларс отказался – всей душой рвался поскорее убраться прочь, хотя и понимал, что самое страшное уже позади.

Всё вышло именно так, как сказал Моруа. Было больно. Очень. Просто невыносимо.

Из него словно все жилы вытянули и кожу содрали, хотя никаких видимых повреждений не осталось.

Сначала дикая боль пронзила руку. Браслет жёг, как горящие угли. Ларсен закричал, точнее, заорал не своим голосом.

Показывать свою слабость перед любимой женщиной и посторонним мужчиной было противно и унизительно, но сдержаться не удалось. Казалось, руку пытался отгрызть кто-то невидимый.

Единственным утешением для Оллье было то, что дайана, видимо, ничего подобного не испытывала – она беспокойно косилась на Ларсена и даже что-то пищала, но с ней самой всё было в порядке.

А потом боль растеклась по всему телу, и у Ларсена в глазах поплыло, а потом потемнело. Никогда прежде ему не было настолько погано. Никакие болезни и раны с этой невыносимой пыткой было не сравнить. Ларса трясло, тело холодной испариной покрылось.

Казалось, ещё немного, и он просто замертво свалится.

Но даже эти чудовищные муки не дали забыть слова Моруа: «Магия оков вернёт обратно всё, что ей выпало испытать по твоей вине». И вот эта мысль была страшнее всего этого кошмара…

Выходит, вот такое испытала Эйя? Каждый раз, когда срабатывала магия оков, она вот так страдала?!

Трижды он стал свидетелем того, как от боли она лишалась чувств.

Первый раз, когда она ещё в облике птицы устремилась в небо. Потом это случилось, когда она накинулась на него с кулаками, решив, что отпор надо давать раньше, чем он нападёт сам. И в третий раз ей стало плохо, когда испуганная Ласточка умчала дайану прочь от Оллье.

Каждый раз Ларсу казалось, что Эйя едва дышит, что вот-вот с жизнью расстанется… Но только сейчас он понял, почему так происходило – если дайана испытывала вот такие же муки, как он сейчас…

Никогда в жизни ещё Ларсену не было так мучительно стыдно и горько.

И прежде чем свет померк окончательно, он даже успел обрадоваться этому. Густой мрак забытья укутал заботливо и уберег от непоправимого – Ларсен не сошёл с ума, и даже сердце его не разорвалось.

Очнулся он, кажется, довольно быстро…

Ещё не открыл глаза, а уже вспомнил, где он и зачем. Подхватился испуганно…

– Где дайана?

Но Эйя была рядом. И он, сразу успокоившись, рухнул обратно в кресло.

Чувствовал себя Оллье сейчас то ли младенцем, то ли увечным. Ноги не держали, слабость такая навалилась, что… вот хоть убивай его сейчас, пальцем шевельнуть не смог бы. Чудовищная боль, к счастью, отступила, но всё внутри ещё дрожало от одного только воспоминания о пережитом.