– Сердце матери это очень хорошо… – Ларсен отпустил ладонь Эйи и поднялся, – но у меня есть кое-что надёжнее. По счастливой случайности уцелел…

Оллье вытащил из-под крутки шнурок, на котором болталось несколько артефактов. Тот самый «светлячок», а ещё путеводный камень и «клык», который мог указать подлинность вещей.

– Вот! Это магический талисман, который способен обличать ложь, – объяснил он. – Мы можем прямо сейчас проверить, правда ли то, что вы, ле-сатия, моя мать. Если это так – сияние будет золотым, если вы ошиблись – ярко-красным.

Ларсен шагнул к креслу Розальды, та тяжело поднялась ему навстречу. Женщина заметно побледнела. Видно, несмотря на уверенность в словах, на самом деле, она тоже боялась ошибки. Да и сам Оллье спокойным не выглядел.

На мгновение они застыли напротив друг друга, Ларс протянул руку…

И Эйе показалось, что у неё сейчас от волнения сердце остановится.

Потом медальон коснулся руки женщины, и золотистое, как мед, облако света окутало их обоих. А они стояли и смотрели друг на друга, и, кажется, больше не нужны были слова и доказательства.

Даже недоверчивому Ларенсу.

Но Оллье, не глядя в его сторону, протянул руку и бросил холодно:

– Можете проверить артефакт сами, если не верите мне.

Младший Ле-Марье лишь качнул головой…

– Нет, не надо… брат.

А хозяйка дома подняла лицо, заглядывая жадно в тёмные глаза Ларсена, улыбнулась…

– Ларсен, сынок… Милый мой! Ты… Ты пока можешь не говорить ничего! Я всё понимаю, я ничего не жду. Тебе время нужно. Привыкнуть, понять, поверить. Всё же так… неожиданно…

Ларсен действительно ничего не сказал. Просто обнял. Без слов.

Прижал мать к сердцу, крепко-крепко. И та разрыдалась снова, громко, неудержимо, счастливо.

***

8. 8 Забавы судьбы

Эйя

В комнате для гостей, куда их проводили и оставили наконец-то вдвоём, стояла звенящая тишина. Только тихонько потрескивали маленькие огоньки, танцующие на фитильках свечей.

Эйя разглядывала их завороженно. К большим и жарким языкам огня она уже успела привыкнуть, проводя столько вечеров с Ларсеном у костра. А свечи для неё были в диковинку.

Вот сейчас она сидела в тишине, смотрела на огонь и ждала. Ждала, когда Ларсен заговорит.

Но Оллье молчал. Сидел, понуро привалившись к резной спинке кровати, смотрел куда-то в пустоту и молчал. И даже огоньки свечей не разглядывал.

– Что мы будем делать теперь? – вздохнув, наконец решилась спросить дайана, покосившись на него.

Ларсен, будто очнувшись, посмотрел на неё, пожал плечами.

– Не знаю, милая, пока не знаю. Завтра решим, – он вымученно улыбнулся. – Сегодня ле-сатия Ле-Марье слишком устала от разговоров о прошлом, чтобы ещё и разговоры о будущем начинать. Нам всем надо отдохнуть и поразмыслить. А уж потом будем решать, что делать дальше.

– Почему ты называешь её так? – Эйя склонила голову набок, всматриваясь в его лицо. – Не хочешь называть мамой?

Ларсен вздохнул и опустил голову, потом заговорил снова, подбирая слова:

– Хочу, Эйя, хочу… Но пока не могу. Это всё сложнее, чем тебе кажется. Я тридцать лет думал, что у меня никого нет, что меня выбросили, как… старый ненужный башмак. А теперь вдруг… мать, брат… Да ещё какие! И эта история про моего отца. Я не знаю, что мне делать теперь с этим всем. Я… я счастлив, что их нашёл. Правда! Сердце всё никак не успокоится, так и грохочет. Я счастлив, Эйя! Но… при этом… мне… очень больно. Ах, не слушай меня! Всё это глупости…

Он махнул рукой, словно говорил о пустяках. Но Эйя прекрасно понимала, что это лишь бравада.

– Думать мне надо о другом – как теперь с этим неожиданным родством поступить. У нас, людей, ведь всё не по-людски… Мама меня узнала и признала. Но это ещё ничего не значит… Понимаешь, к таким детям, как я, которые появились до брака, у нас не очень-то хорошо относятся. А если ещё вспомнить, что отец мой был не из аристократов… Ле-сатия Розальда вряд ли когда-то сможет меня признать по-настоящему, перед всеми. Понимаешь?