И я ела. Жевала, наслаждаясь тишиной. Так уж вышло, что библиотека располагалась в дальней части поместья альфы, а значит звуки с остального дома сюда попросту не доходили. Только тут я могу перестать страдать от боли волчицы. Только в библиотеке укус альфы переставал ныть и кровоточить.

— Слушай, та Лея… Для тебя… Твоей волчицы — это настоящая пытка… Поверь… Я знаю. И все-все в доме тебе сочувствуют… — о сестре и измене я не говорила. Наташа долго ждала, пока я созрею для разговора. Не дождалась. Начала сама. Я посмотрела на нее с немой мольбой: «Не нужно! Давай делать вид, что этого нет!». Более того, кому понравится, что его жалеют? Жалкой быть я не привыкла. Увидев, как я скривилась, Наташа тут же погладила меня по коленке: — Но и восторгаются, Саша! Ни одна укушенная самка не сможет месяц так спокойно смотреть на своего самца с другой. Тем более, без спаривания. У тебя, видимо, сильный дух. Очень-очень сильный! Иначе, как можно было ТАК побороть и приручить волчицу?

Отставив поднос, я завалилась на кушетку и прикрыла лицо ладонями. Слезы начали подступать, и это разозлило. Стараясь звучать убедительно, я отчеканила по слогам:

— Я тронута, но тема закрыта.

— Но, Саша… — мягко воспротивилась горничная.

— Нет! — грозно оборвала ее я. А после досчитала до десяти, справилась с тошнотой и головокружением и посмотрела прямо в лицо Наташи. — Я скажу это один раз. Будет мило, если работники дома услышат это от тебя и перестанут сплетничать. Итак, я не люблю своего мужа и мне совершенно плевать, с кем и как он трахается. Это понятно?

Наташа погрустнела. Молча собрала поднос и двинулась в сторону выхода:

— Я ни с кем не сплетничала и не собираюсь.

— Отлично. Спасибо, — прикрыв лицо подушкой, я испытала дикое желание заорать в нее со всей доступной мощностью, но сдержалась.

— Если хочешь знать мое мнение, — начала было она снова. — Тебе нужно просто подойти к альфе и…

— Нет, — грубо перебила я ее, — я не хочу знать твое мнение.

Остатки моего благоразумия отчетливо понимали, что я перебарщиваю. Что таким поведением отпугну единственного оставшегося друга. Но в моей душе осталось так мало светлого и хорошего, что быть милой сил просто не осталось.

«Может, — умолял внутренний голос, — остаться спать в библиотеке? Сделать вид, что заснула с книгой?».

— Нет. Ты уже засыпала здесь трижды. Аарон принимает это, как слабость. Чувствует, что сдаешься, и усиливает давление! — раздраженно прорычала себе под нос я. Вскочила на ноги и отшвырнула книгу. Поймав свое отражение в железной раме стеклянного столика, я пыталась загипнотизировать себя же:

— Ты пойдешь туда. И покажешь ему, насколько тебе плевать. Пусть знает, что ведет себя, как придурок.

Чем ближе я подбиралась к спальне, тем хуже становилось на душе. Пульс так громко отбивал битами в ушах, что я напрочь потеряла острый слух оборотня. И лишь на подходе к спальне альфы увидела, что дверь слегка приоткрыта.

Я не хотела смотреть. Не собиралась. Все вышло само, на автомате. Увиденное повергло меня в шок. Я, человек, который испытал множество видов боли, была поражена на месте.

Аарон сидел на постели лицом к двери с широко раскинутыми ногами и совершенно обнаженный. Его руки опирались по разные стороны, проминая твердый матрац. Лицо казалось искаженным, между бровей залегла глубокая морщина, а губы слегка распахнуты. На коленях перед ним стояла хрупкая девушка в розовом пеньюаре на голое тело. Ее руки были между ног Аарон, голова там же. Она ритмично двигалась вверх-низ, при этом комнату оглушали мерзкие хлюпающие звуки.