Но всё же она не сдержалась:

— Ты лжец, — процедила яростно сквозь зубы.

Хатарка шарахнулась в сторону, когда я оказался рядом с ней, поймал её, сжал так, что она больше не могла шевельнуться.

— Назови мне хоть одну причину, по которой я должен остановиться, найди мне её. Твой народ убил мою семью, лишив всего, лишив будущего и защиты. Теперь я пришёл забрать то, что принадлежит мне.

— Ты чудовище.

— Так и есть.

— Мой народ сделал самую большую ошибку, оставив тебя в живых, — слова, как удар под дых.

В зелёных глазах девушки полыхнула ненависть, ноздри вздрогнули в тяжёлом дыхании, вся она стала, как тугая натянутая тетива, готовая вот-вот лопнуть. Но разве не этого я хотел? Чтобы она показала глубину своих чувств, которые бьют по мне молотом.

Я скользнул взглядом по побелевшей щеке, губам. Хатарка замерла, понимая, что зашла за грань, но слишком поздно. Желание от её близости растеклось по телу тягучим жаром немедленно завладеть этой дикаркой, оказаться внутри неё. Возбуждение поглотило рассудок, и я готов был проклясть это настойчивое вожделение, распирающее меня изнутри, потребность, необходимость взять, присвоить, заклеймить.

— Нет, отпусти! Отпусти, чудовище, ненавижу тебя.

Атая забилась в хватке, стоило мне обжечь её кожу поцелуями, чувствуя сладость её тела. Опьянённый её ароматом, я не слышал её — пробудившийся инстинкт хищника заглушал разум, когда я почувствовал, как изменился её запах. Вопреки протесту, её тело отозвалось на мои прикосновения остро, ярко. Ресницы хатарки затрепетали, она не поняла что с ней, но я знаю, слышу.

— Лучше не противься этому, иначе тебя это разрушит.

— Лучше смерть… — прошептала хрипло, обмякая в моих руках, отдаваясь мне, мои губам, прикосновениями, открывая себя поцелуям.

— Сумасшествие, безумие, — продолжала шептать, постанывая, когда я проник, подхватив под бёдра. — Чудовище…