– А где… вы берете птиц? – Ирис проглотила комок, который застрял у нее в горле.

– Тушки приносят охотники и деревенские мальчишки. Все в Альсингене знают, чем меня порадовать.

– Они убивают для вас птиц?

Тетя смутилась.

– Говорят, что находят мертвых. На охоте бывает, что дробь попадает в случайную пташку, которой не повезло. Я стараюсь не думать об этом. Для меня важно сохранить их хрупкость и красоту на годы.

Ирис посмотрела на тетю Грету по-новому. У нервной, неуверенной в себе пожилой дамы оказалось мрачное хобби, которое требует известного хладнокровия и жестокости.

– Я принесла вам письма от ваших друзей.

– О, спасибо! – тетя Грета вскрыла первое и быстро просмотрела, потом подняла глаза на Ирис.

– Ты к ним заходила? – спросила она с покорной обреченностью.

– Да, заглянула поздороваться.

Тетя Грета бледно улыбнулась.

– Гвидо не хотел бы, чтобы я устраивала по нему долгий траур. Поэтому на следующей неделе собираюсь организовать чаепитие. Придет дюжина моих друзей и знакомых. Все же надо тебя им представить, раз ты теперь тут хозяйка, – закончила она довольно уныло.

– Постараюсь вас не опозорить, – Ирис сухо попрощалась. Оставаться в этом птичьем склепе не хотелось ни одной лишней минуты.

Она спустилась в сад и обнаружила возле солнечных часов Даниэля. Он тоже был занят делом. Поставил мольберт и увлеченно водил кистью по листу картона, время от времени критически рассматривая дуб, который пытался запечатлеть в красках.

Ирис неслышно подошла к нему со спины, глянула на его работу и недоуменно подняла брови.

На небе светило яркое солнце, но на рисунке Даниэля стояла непроглядная ночь. Дуб превратился в чудовище. В узоре переплетенных веток угадывалось зловещее лицо, из-под земли тянулись корни-щупальца. Все странно перекошенное, краски неестественно яркие.

И все же у Даниэля, безусловно, имелся талант. Ему мастерски удалось отразить в рисунке первобытный страх человека перед природой.

– А, кузина! Привет! – Даниэль махнул кистью. Ирис поморщилась, заметив, что на блузку упала капля красной краски. – Как тебе моя мазня?

За небрежным тоном угадывался напряженный интерес.

– Очень выразительно. И жутковато. Так и было задумано?

– Конечно. В детстве я пугался этого дуба до мурашек. Когда поднимается ветер, ветки стучат в окна, как мертвые пальцы. Я приверженец нового течения в искусстве. Я отражаю на холсте не образы, а эмоции.

– У тебя здорово получается. А ты не рисовал, часом, портрет дяди?

– Хотел, но он отказался. Гвидо всегда называл меня криворуким мазилой, – Даниэль кисло улыбнулся, сел на траву и обхватил колени.

Ирис села рядом с ним.

– Расскажи мне про барона.

– Дядя был старый козел. Прости, понимаю, он твой давно потерянный папаша, но из песни слов не выкинешь. Видела бы ты, как он с мамой обращался!

– С тетей Гретой?

– Ну да. Назначил ей пожизненное содержание, и все время грозился его отобрать, а ее отправить в богадельню. Кроме собственных дурацких изобретений, его ничего не трогало. Нас он терпеть не мог. Говорил, что мы его разочаровали. Я уверен: он решил найти тебя, чтобы досадить нам. Завести себе новую родственницу, вот как!

Ирис поморщилась. Неприятно узнать, что отец вызвал ее к себе, чтобы «завести», как новую зверушку. Но Даниэль лишь сообщил свои догадки; они не обязательно являются правдой.

– Ты с ним ссорился?

– Бывало и такое. Однажды дядя меня по уху съездил, когда ему пришлось оплатить мой проигрыш на скачках. Скупердяй был, каких поискать. Надеюсь, ты не в него характером пошла?

– Все может быть, – сурово ответила Ирис. Она терпеть не могла азартных игроков. – Твои расходы оплачивать не собираюсь. Кстати, насчет денег. Мне в голову пришла одна идея…