– Кто? – я сдвинула брови, поначалу не поняв, о ком речь.

– Ну, мальчик этот, который провожал тебя. Крепкий, ссадины на лице и сумка спортивная на плече, – под конец фразы она улыбнулась. – Симпатичный, чем-то на папу нашего похож.

– Ой, ма-а-м, не начинай, – закатила глаза, осознав, что давно захмелевшую маму вот-вот понесёт.

Излюбленная мамина фраза «наш папа» по отношению к моему отцу чертовски раздражала, учитывая, что он давно уже не жил с нами, а «папой» его будет называть другой ребёнок, как только научится говорить. Мимолëтная мысль: «И вовсе он не похож!» – бесила ещё сильнее. Зачем было сравнивать? В довершение всего, тарелка грела руку, а живот урчал, требуя заполучить её содержимое. Нужно было срочно сматываться.

– Ну, а что такого? Это нормально, когда типаж совпадает, – продолжила мама, а я уперла одну руку в бок, нетерпеливо ожидая, когда пьяные аргументы будут исчерпаны. – Милая, ты только будь осторожна, ладно? Не повторяй моих ошибок, – с грустью в голосе закончила она.

– Да не переживай, мам. Всё будет хорошо, – кинула первое, что взбрело в голову, изобразив улыбку. – Я пойду, есть хочется.

– Иди, – немного обиженно ответила мама, договаривая мне в спину. – Одна ты у меня осталась. Моя любимая девочка, свет в окошке.

Закрыв дверь своей комнаты, выдохнула. Не очень-то хотелось наблюдать дежурные мамины слëзы под конец бутылки. О том, что мир жесток и несправедлив. А в мою крепость плачущий пьяный дракон не заходит – такой уж у нас договор, заключённый после нескольких лет нервотрёпки.

Я была первым свидетелем её затяжной депрессии после расставания с отцом. Это не было чем-то резким и неожиданным. Перед уходом из семьи папа обстоятельно разговаривал о своём выборе и с мамой, и со мной. Обещал помогать и поддерживать общение, в лучших традициях предлагал маме остаться друзьями. Только она не сдалась и не приняла его выбор. Устраивала истерики, караулила у работы, твердила, что всё можно исправить, даже вычислила данные его новой женщины и устраивала сцены ей. А ещё месяцами не подписывала документы на развод, пока папа не надавил.

В итоге испортила отношения настолько, что даже, когда я однажды позвонила отцу в слезах с просьбой помочь, потому что мама лежит в тамбуре у входной двери в пьяном коматозе, он не приехал. Предложил вызвать маме скорую или сразу психушку, а мне немедленно переехать к нему и его даме и перестать терпеть «мамины выкрутасы». Бросил это небрежно, будто он совсем не имеет отношения к её плачевному состоянию. Такого от папы не ожидала. Он предал нас и наши семейные ценности: своих в беде не бросают. А может быть, нас своими уже давно не считал. Накричала на него тогда, высказала всё, что думаю и что благоразумно сдерживала на протяжении года маминых истерик, который казался адом. После этого инцидента свела общение с отцом к минимуму. Встречалась раз в месяц в кафе. Получала алименты, которые он по понятным причинам не доверял маме, и сухо рассказывала, что нового.

Маму вытаскивала сама. Я не считала её состояния прихотью и выкрутасами, потому что знала, как сильно она любит меня и папу… Любила папу. В те месяцы я старалась заменить ей двоих. Поддерживала, взяла на себя быт, выслушивала еë терзания, успокаивала пьяные рыдания, уговаривала обратиться к психотерапевту, смотрела с ней видео о расставаниях, отношениях, умении преподносить себя и открыться для новых знакомств. Казалось, в свои юные годы я заранее впитала все травмы, с которыми могла бы столкнуться дальше, а маме будто никак не отзывалось, она всячески отрицала, что ей нужна профессиональная помощь.