Зови медсестру, дура! – проснулось сознание, выдернув меня из оцепенения.

Но я не успела, потому что одновременно с этим очнулся вдруг Герман Данилович.

Ну, как очнулся… Дернувшись от моего прикосновения, он распахнул страшные, совершенно черные глаза, схватил меня за запястье и резко повернул ко мне голову. Я снова оцепенела, околдованная бездонным, черным взглядом, ничего так не желая, как приблизиться к тлеющему, холодному огню в его недрах и раствориться в нем…

– Дай мне… – глухо, не своим голосом протянул Бессонов и подтащил меня за руку к себе, заставляя наклониться над кроватью и приблизить к нему голову. На какой-то момент мне показалось, что он меня сейчас поцелует, но он всего лишь крепко схватил меня другой рукой за шею и дернул ближе, вжимая мое лицо в подушку рядом со своим.

– Что вы делаете? – опомнившись, затрепыхалась я, пытаясь освободиться и подняться с него… Но он был будто из железа выкованный. Будто и не умирал только что, похожий на живой скелет.

– Тшшш… – отстраненно прошептал Бессонов, потираясь щекой о мою щеку и касаясь губами какой-то невероятно чувствительной точки за моим ухом. Мурашки непрошенного возбуждения рассыпались по всему телу, застучала, зашумела в ушах кровь…

– О да… просыпайся… – распаляя меня еще больше, эротично выдохнул Бессонов, проводя по моей шее языком – как раз по тому месту, где, по ощущениям, кровь пульсировала сильнее всего. А потом издал странный звук – будто языком щелкнул. Сжал меня еще крепче, потянул зачем-то за волосы, отстраняя от себя…

И краем глаза я увидела то, что невозможно было в принципе – если мы всё ещё находились в нашем, человеческом мире. Его зубы. А точнее клыки, торчащие с двух сторон его приоткрытого рта. Длинные, острые, белоснежные клыки, делающие его похожим на саблезубого тигра…

Громкой, до неприличия веселой трелью разлился вдруг мой телефон, который я забыла выключить на ночь.

Герман Данилович замер, медленно закрывая рот. Я тоже замерла.

– Что… что ты здесь… – начал было профессор, но я не стала слушать.

Дернувшись что было мочи, я рванулась из его объятий – которые на этот раз очень легко распались. Путаясь в занавеске, выскочила на середину палаты, схватила в охапку то, что валялось на виду – мою сумку, телефон и мокрые, «ведьминские» ботинки – и побежала к двери. В спину меня подхлестывали волны какого-то древнего, иррационального, физически леденящего ужаса.

Добежав до закрытой двойной двери, я дернула на себя ручку, потом другую, потом толкнула что было мочи обе створки телом… и только побившись как следует о непробиваемую сталь, сообразила, что ужас продолжается. Потому что дверь в нашу с Бессоновым палату была не только закрыта.

Она была наглухо и без всякой надежды заперта. СНАРУЖИ.

5. Глава 5

– Откройте! Выпустите меня! Спасите! Пожалуйста… пожалуйста… умоляю… – уже всхлипывая, приседая от ужаса, я била руками в запертую дверь, пока не почувствовала, что еще немного и у меня на ладонях появятся кровавые раны.

Поняв, что мне не откроют – что меня специально заперли здесь с этим… чудовищем, я медленно съехала вниз по двери на пол.

Вот что значит «питаться хомячками»! Вот на какую жуткую диету намекал брат Бессонова Оскар! Хомячков навроде меня он жрет, людоед чертов!

Непонятно было, зачем он тогда запер меня здесь, если не хотел, чтобы братец продолжал людоедствовать, но анализировать подобные нюансы мозг сейчас был неспособен. Придумать бы, как спастись от участи быть разорванной на части огромными клыками, непонятно откуда взявшимися у вчерашнего математика…