– О господи… – я зажмурилась и потерла пальцами переносицу. – Зачем я тебе всё рассказала, не знаешь?

– Затем, что я твоя лучшая подруга! – наставительно ответила Милка. – Мне по должности полагается все знать. И давать тебе полезные жизненные советы. Поэтому слушай внимательно – возвращайся обратно в палату, подкрадись к профессору, пока он лежит весь такой ранимый и беззащитный, присядь рядом и мягонько так погладь по…

Я не стала дослушивать и так и не узнала, по чему именно я должна погладить у беззащитного и ранимого Германа Даниловича. И так голова пухнет от всего, что свалилось на меня за сегодняшний вечер – еще этот бред выслушивать!

Ох не нужно было звонить Милке… Замучает ведь теперь. Еще и растрезвонит по всем нашим общим знакомым.

– Ну ты и дура! – прошептала я своему отражению в зеркале, одновременно разглядывая себя, одетую в длинную, не по размеру больничную робу.

И, главное, что он во мне нашел? Да, при полном параде, с уложенной прической и в боевой раскраске женщины-вамп я вполне выдерживала самую жесткую конкуренцию. Но ведь Бессонов знал меня совсем не такую. Я, бывало, заявлялась на его утренние лекции не то, что без макияжа – волосы забывала причесать! Один раз даже в тапках пришла и в кофте навыворот. А другой – умудрилась заснуть на семинаре под его руководством – прямо за общим круглым столом и, как говорят, довольно громко храпела.

А, может, он в меня за мозги мои светлые влюбился? Я, вроде как, одна из его любимиц... Круглая отличница, всегда на шаг впереди всех – и это несмотря на то, что мой мозг раньше десяти утра не просыпается!

Он ведь сам говорил, что просто обожает девушек, которые могут отличить Фибоначчи от Фаберже.

– Ну вот и дообожался! – осуждающим тоном попеняла я неизвестно кому в зеркале. – И что нам теперь с вами делать, Герман Данилович?

Я вздохнула и еще раз оглядела себя. В любом случае, что бы я не придумала, в таком ужасном виде эти вопросы точно не решаются. Тут бы косметику полностью смыть, и то хорошо.

Кое-как справившись с нелегкой задачей смывания водонепробиваемого макияжа, я снова вышла в коридор. Но в палату сразу не вернулась, чтобы присутствие тяжело дышащего и ставшего вдруг невероятно сексуальным Бессонова не сбивало с мыслей.

Подумать было о чем – например о престранном разговоре профессора с неким Оскаром, который вроде как оказался его братом и параллельно… главврачом этой самой больницы?

Во-первых, почему у обоих иностранные имена? Вроде как говорят без акцента. Да и менталитет у нашего профессора чисто «наш», российский… Может, родители – иностранцы? Или просто любители всего западного?

Во-вторых, с какой стати и каким образом Оскар собрался морить Германа Даниловича голодом? Мы, вроде как, не в тюрьме, а в больнице. По времени, для ужина, конечно, уже поздно, но вполне можно подкрепиться чем-нибудь в буфете, если сильно захочется.

Может, Оскар имел в виду странную диету, на которую подсел Бессонов – она ему явно не нравилась. Я фыркнула – неужели, наш профессор действительно питается кроликами и хомячками? Или это образно?

Меня вдруг осенило – это же наверняка та самая новомодная «диета хищника», когда полагается есть только мясо и больше ничего! Точно! Вероятно, брат Германа Даниловича о ней говорил – потому что больше не о чем! Говорят, эта диета жутко раздражает окружающих и вызывает беспокойство у родственников тех, кто ее придерживается.

Я вдруг хихикнула – заметила вдалеке, у стойки медсестры, автоматы с бутербродами и кока-колой. Купить, что ли, два бутера да подразнить Германа Даниловича? Может, с голодухи и не выдержит, хоть раз поест по-человечески?