Боже мой, я сказала это. Пусть мысленно, но я реально позволила себе произнести название сказочного существа, которым, по всей видимости, являлся наш преподаватель математики – Герман Данилович Бессонов.

Вампир. Кровопийца. Вурдалак. Un-мать-его-fucking-dead.

Есть, конечно, маленький шанс, что я сейчас лежу в коме, так и не очнувшись после аварии, и всё, что происходит – это игра умирающих нейронов в моей голове… Но если нет, если всё это по-настоящему... то логика событий просто-напросто вынуждает меня признать невероятное – Герман Данилович не может являться никем, кроме означенного фантастического существа.

А значит, надо продолжать действовать по единственно верному плану.

Я позвала еще раз. Ответа снова не последовало.

Может, он притаился и собирается наброситься на меня, как только я отопру дверь?

Но… зачем? Я ведь только что сама предложила ему подставить шею! Что мешает ему принять предложение и выпить мою кровь всю, до последней капли?

Он – твоя единственная надежда выбраться отсюда живой, напомнила я себе. Потому что вряд я ли смогу убежать от его брата, учитывая, как быстро тот перемещается в пространстве.

Решительно провернув замок в двери, я потянула ее на себя и зачем-то принюхалась. Разумеется, ничего не почувствовала и, осторожно, каждую секунду готовая захлопнуть дверь, выглянула в помещение палаты.

Ничего и никого, кроме двух развороченных больничных коек, одна из которых все еще была завешена занавеской.

– Герман… Д-данилович? – ломающимся голосом позвала я, отгоняя образ скелетообразного зомби, в которое превратился наш математик.

Со стороны окна донесся какой-то еле слышный звук, нечто среднее между вздохом и стоном. Уже не раздумывая, я бросилась туда.

Он сейчас совсем слабый – уговаривала себя. Главное, попытаться добиться от него понимания прежде, чем он наброситься на меня. Пробудить в нем профессорский разум. Ну, или хотя бы человеческий.

На всякий случай я подхватила швабру, стоящую у стены, и выставила ее палкой вперед, как копье.

– Герман Данилович… – позвала уже громче, огибая собственную кровать. И тут же увидела ногу в ботинке и спущенной гармошке носка. При звуках моего голоса нога дернулась и глухо стукнулась носком ботинка в пол.

Живой – подумала я то ли со страхом, то ли с облегчением.

И то, что лежит на животе – это даже хорошо. Услышит мое предложение раньше, чем увидит меня, и ему опять снесет башку. Хотя... если он чувствует «запах моей крови», мне это не поможет.

Вторая нога Бессонова была согнута в колене, будто он пытался подняться и не смог. Глотнув слюну, я подняла глаза выше. Окно с широким выбеленным подоконником было приоткрыто, и оттуда, развевая шторы, задувал в палату холодный осенний, ночной ветер. Рядом с окном валялся опрокинутый стул, в его спинку вцепилась левая рука Бессонова.

Что он хотел сделать? Залезть на подоконник? Позвать на помощь из окна? Выброситься из него?

В любом случае, что бы он ни хотел, он явно не нашел в себе силы сделать это.

Судя по абсолютно неподвижной позе, он сейчас вообще не был способен ни на что, еле-еле цепляясь за жизнь. А значит, и мне ничего не угрожает – решила я и смело шагнула ближе.

Потом еще ближе.

Потом, затаив дыхание, вытянула вперед свой импровизированный штык и несильно пихнула им Германа Даниловича в бок.

В ответ донеслось слабое, но явно раздраженное шипение.

Ага! Значит, соображалка худо-бедно работает. Можно разговаривать.

– Герман Данилович… – снова позвала я и заметила, как шевельнулось ухо под спутанными, светлыми волосами. Ухо, черт бы его побрал! – Простите, что беспокою… когда вам так плохо… – начала я с абсолютно бессмысленного лепета, получила в ответ новый поток шипения, одернула себя и продолжила уже ближе к делу. – Я хочу спросить вас… вы сможете остановиться, если я позволю вам… если дам вам… укусить меня?