Черт.

– А у вас, Лев Викторович?

– Пашка, брат. Десять лет, – получается это ему он передавал привет в разговоре с отцом?..

– Ой, как здорово, – Галя машет руками. – Вы близки?

Демидов склоняет голову и трудно вздыхает, а потом резко поднимается.

– Я пойду, – произносит равнодушно, снова бросая взгляд на нас с Рудаковым. – Сбор на завтраке. В девять. Надо успеть добраться в аэропорт.

Лихорадочно сминаю салфетку. Вот и всё.

Он уходит.

Ему действительно всё равно. Буду ли я ночевать с Аланом или одна? Да хоть вообще в номер не приходи.

– Я что-то не так сказала? – спрашивает Мухаметова, посматривая на удаляющуюся широкую спину. – Блин, теперь зачет мне не поставит.

– Не переживай, – успокаиваю её. – Он даже не вспомнит.

– Думаешь?

– Развал, девчонки, – произносит Алан потягиваясь. – Ты ведь ко мне? – обращается уже ко мне.

Решение принимаю молниеносно. Киваю. Галя тактично молчит и когда все вместе поднимаемся на второй этаж, прощается.

Мы же заходим к Рудакову и быстро скидываем обувь. Пока я скрываюсь за дверью ванной комнаты, Алан, небрежно скинув покрывало на пол, расправляет постель.

– Иди ко мне, зай, – тянет меня за руку.

Просто не верится, что сейчас всё случится… Ноги подкашиваются от волнения.

Опускаюсь на простыни и стараюсь думать о чем угодно.

Боже. О чем угодно, лишь бы не о чужих руках на моём теле, которые раздевают… и касаются в самых разных местах.

Это пытка, которая снится мне каждую ночь. Пытка, которую много раз пытались вытравить из моего сознания. Гипнозом, аффирмациями, психоанализом.

Я не люблю прикосновения в темноте.

Не выношу запах перегара.

А ещё когда меня окружают сразу несколько мужчин.

И черт возьми, в данный момент я прикрываю глаза от бессилия, потому что в этой комнате нет ничего из перечисленного.

Рудаков здесь один. Он трезв. В номере горит приглушенный свет, и мы вроде как шли к этому давно. Почему же я не могу расслабиться?

Почему?..

Проворные пальцы одну за одной расстегивают пуговицы на моей кофточке. Когда добираются до последней, ладони ныряют под неё и разводят тонкую ткань по сторонам.

Задерживаю дыхание.

– Ты такая красивая, Юлька, – шепчет Алан, рассматривая атласный лиф шоколадного цвета и впалый живот.

Закидывает руку за плечо и тянет футболку наверх. Сняв, отшвыривает в сторону.

Молча изучаю обнаженную грудь, абсолютно ровный, идеальный пресс и резинку желтых трусов, выглядывающую из-под пояса джинсов.

– Снимем это? – спрашивает он, указывая на лиф.

– Попозже, – шепчу, облизывая пересохшие губы.

– Окей, малышка, как скажешь, – улыбается Алан сексуально, чешет выбритую наполовину бровь и склоняется над моим лицом.

Опускаю взгляд, замечая внушительный бугор в паху. Где взять сил на это всё?..

– Хочу тебя целовать, – говорит он, касаясь губами моей щеки. – Можно?

Киваю и сама его целую. Первая. Глаза держу открытыми, потому что единственное чего сейчас не хочу – представлять другого. Или других…

Сначала всё идет хорошо. Мне даже приятно. Ощущение, что начинаю плыть по волнам и всё больше раскачиваюсь, а солнце сверху припекает, припекает... М-м-м.

Кажется, наконец-то успокаиваюсь.

Губы у Рудакова теплые и вкусные, изо рта не пахнет. Не дай бог, вообще-то. Целовалась я однажды на свидании с парнем, которому потом с умным лицом посоветовала проверить пищеварительную систему. Что-то там явно было не так.

Обнимаю шею Алана и пальчиками вспахиваю короткий ежик на голове, затем робко оглаживаю лопатки. Неожиданно перенесенный на меня вес его тела встречаю сравнительно стойко, но снова чуть напрягаясь внутренне.