Блин! А я так хотел выспаться!

Широко зевнув, поворачиваюсь на другой бок и зарываюсь носом в подушку. В ноздри тотчас проникает запах пыли, сырости и, конечно, краски. Тут вообще все пахнет краской, потому что она буквально везде. Разноцветные склянки с яичной темперой* громоздятся на подоконнике, толпятся в углах и теснятся на столе.

Помимо краски, повсюду валяются доски, которые впоследствии становятся «основами» для икон, а также меловой грунт в банках. Ну и, само собой, кисти. Много кистей. Разных форм и размеров.

Как вы, наверное, уже догадались, мы живем в художественной мастерской. Это такая небольшая коморка в дальнем углу храма, где мама днями напролет расписывает иконы. Благодаря ее работе у нас всегда есть кусок хлеба, крыша над головой и какая-никакая безопасность.

Пытаясь снова провалиться в сладкую дремоту, натягиваю лоскутное одеяло аж до бровей, но срабатывает закон подлости: чем больше ворочаюсь и стараюсь уснуть, тем меньше хочется.

Эх, такой облом! А ведь сегодня даже в школу не нужно!

– Проснулся? – ласковый голос мамы нарушает утреннюю тишину.

Поворачиваюсь и выхватываю взглядом ее изящный силуэт. Родительница, как всегда, увлечена работой. Тонкие пальцы с зажатой меж них кистью порхают над холстом. Светлые густые волосы привычно покрыты выцветшим платком. А на лице царит выражение глубокой сосредоточенности.

– Угу, – отзываюсь я, растирая глаза.

– Поднимайся, умывайся и иди в огород, – не отрываясь от росписи, говорит она. – Там грядки прополоть нужно.

– Опять? – хнычу. – Я ж только позавчера всю траву выдергал!

– Сорняки каждый день растут, – мама пожимает плечами. – Ты же знаешь, сынок, раз Агапий сказал, значит, надо.

Ох уж, этот старый пень с кучерявой бородой! На дух его не переношу! Ему лишь бы меня запрячь: на пустом месте работу выдумывает! То картошку окучь, то полы по сотому кругу помой, то звонаря подмени. Теперь вот с этими грядками прицепился!

– Ма-а-ам, ну сегодня же выходной, – не сдаюсь я. – Я на площадку сходить хотел… С ребятами в футбол поиграть.

– Я не против, Ранель, – повернувшись, родительница одаривает меня теплой улыбкой. – Но сначала работа, а потом уже развлечения. Как с поручениями Агапия справишься, так сразу можешь идти к друзьям.

Ага, справишься с ними… Как же.

Нехотя отбрасываю одеяло и, свесив ноги с раскладушки, упираюсь голыми ступнями в пол. Потягиваюсь и, опять зевая, гляжу за окно. Еще чуть-чуть – и грянет лето. А значит, одной заботой в виде извечной домашки станет меньше. Может, хоть тогда мне удастся по-человечески с пацанами мяч погонять? А то в этой рабоче-учебной суете ни фига не успеваю.

Разом выпиваю полбутылки воды и закусываю вчерашней краюшкой хлеба. Завтрак, конечно, не бог весть какой, но я привык. Храм – это вам не пятизвездочный отель. Тут не до изысков. С голоду не помираешь – и на том спасибо.

– Ольга, доброе утро! – после короткого стука дверь нашей комнатушки распахивается, и на пороге показывается местный эконом. – Не отвлекаю?

– Здравствуйте, Александр Владимирович, – встрепенувшись, мать откладывает кисть. – Нет, конечно. Проходите.

Мужчина заходит в нашу коморку, и, оглядевшись, сцепляет руки в замок. Присесть ему тут явно некуда.

– Ольга, у меня к тебе разговор. Так сказать, с глазу на глаз.

Он многозначительно косится в мою сторону, и мама понимает его с полуслова.

– Ранель, миленький, ты же поел? – спрашивает она и, получив в ответ кивок, продолжает. – Ну тогда иди умойся, а потом к Агапию ступай. Он тебе покажет, что сделать нужно.