И нужно признать также, что у меня теперь есть куча врагов.

Вернее, не врагов даже, но людей, которых мне стоит опасаться. Которые могут желать мне зла, при которых опасно говорить лишнее.

Привычная жизнь закончилась.

Эти люди – враги моего мужа. Но я так мало общалась с ним, что даже не знаю – кто они. Не знаю, кого стоит бояться в первую очередь. Чего они добиваются даже – не знаю.

Более того, я и о муже своем толком не знаю ничего.

Не знаю, где он сейчас и что планирует делать дальше. Жив ли он еще? Свободен ли? Собирается ли вернуться или теперь тихо заляжет на дно. Увижу ли я его снова хоть когда-нибудь.

Но главное, я совсем не знаю, что он за человек.

Я не знаю даже о том, о чем, казалось, знаю отлично…

Совсем недавно я полезла разбирать старые вещи. По большей части разбирала горничная, конечно, но я присматривала, говорила, что стоит оставить, что отдать, а что совсем безнадежно и надо выкинуть.

В глубине одного шкафа, в ящике, я нашла старые три чулка. Два дорогих, шелковых, и один шерстяной попроще. И даже сердце защемило… не пойму, как не выбросила, не сожгла это еще много лет назад. Отлично помню, как эти чулки Нэт принес и бросил мне в лицо, крикнув что-то о том, что он устал от добропорядочной жизни, и если мне все равно, то он будет развлекаться.

Три чулка трех разных женщин. Из Кетнаха.

Он уехал туда на неделю, после нашей очередной ссоры, как раз где-то под конец третьего года брака. Тогда я уже не боялась его, но все равно не очень понимала, как себя вести, держалась вежливо и отстраненно. В Нэте всегда полыхал огонь, а я была такой ледяной девой… Не умела… Совсем не умела даже представить, что мне может быть с мужчиной хорошо.

Я понимала, что Нэт, в целом, хороший человек, но ответить на его огонь, вспыхнуть самой – не выходило. А вдруг я что-то сделаю не так? Вдруг ему не понравится? Чего хочу я сама? Не нужно у меня спрашивать, я хочу лишь быть хорошей женой. Тихо, молча… Да, мы спали вместе, но никакой радости нам обоим это не доставляло. Не часто… То есть спали мы в одной кровати, но никакой близости не было, по пальцам можно пересчитать, сколько раз у нас с Нэтом эта близость была за всю нашу жизнь… Он отлично видел, что его ласки смущают меня, и сам все чаще старался избегать.

Мы так и поругались – в постели. Вернее, Нэт просто не выдержал.

Он обнимал меня, а я только лежала и ждала, когда все это закончится. И нет, мне вовсе не было противно, и неприятно не было. Наверно, даже, отчасти, все это нравилось мне. По крайней мере, нравилось чувствовать, что все правильно и мой муж сейчас со мной… Отстраненно.

И где-то сорвалось. Он сел тогда на постели. Злой. «Что я делаю не так, Айлин? Скажи мне, что делать, и я все сделаю! Но вот так – я больше не могу». «Все хорошо», – попыталась я. И даже: «Мне все очень нравится». «Как нравится, если ты лежишь, словно бревно, хорошо еще глаза не зажмуриваешь и не трясешься так, как раньше, когда я дотрагиваюсь до тебя. Я делаю все не так? Ты не хочешь? Я… не буду больше мучить тебя. Я так не могу. Но не думай, что до конца жизни буду хранить верность жене, которая меня не любит».

Честно говоря, я была уверена, он изменял мне уже тогда. До того раза. Я видела, как он улыбался женщинам, как легко говорил с ними, как они улыбались ему в ответ. Мне сказали потом, что до того дня – ни разу, вся его болтовня и улыбки – не в счет. Он пытался быть правильным, пытался что-то изменить.

Тогда он оделся и прямо посреди ночи уехал.

Вернулся через неделю, такой весь слегка растрепанный, слегка пьяный, дико пахнущий чужими духами. Подошел и швырнул мне три чулка. Сказал: «Вот! Если не нужен тебе, я найду других!»