«Спасибо, родная, что указала на мое место», — так и хочется сказать в ответ, но я, сцепив челюсти, молчу. Молчу и жую самую вкусную картошку на свете. И готов это делать очень долго, только бы не открывать рот. Иначе сорвусь и наговорю столько лишнего, что задолбаюсь потом разгребать. А разгребать мне и так достаточно. Взять, к примеру, то, что мы пятнадцать лет прожили врозь. Я думаю, достаточно того, что я слепо поверил в ее смерть и все пятнадцать лет ходил на ее могилу и ругал себя за то, что не сберег самое дорогое и ценное в своей долбаной жизни. А если сейчас открою рот, то снова потеряю то, что еще не обрел.

В самый раз собраться духом и начать собственное расследование. Не думаю, что нам помешает узнать, кто во всем этом виноват. Но я не могу вот так вот взять и уехать из этого поселка и погрузиться в рутину расследования. Меня будто магнитом тут держат. Конкретно в этом доме.

Я ужасно сильно хочу наладить свою жизнь. Хочу быть с ними и хочу, чтобы они хотели быть со мной. Вроде бы все просто, но если углубиться, то здесь столько подводных камней, что черт ногу сломит. Тут есть с чем работать, и работа предстоит тяжелая. У нас раньше относительно доверия положение было шаткое, сейчас тем более. Но я готов сделать все, что в моих силах, лишь бы вернуть себе семью, которую я пока не заслуживаю.

— Пап, я распаковал приставку, осталось только все подключить, и можно играть, — влетев на кухню, словно вихрь, начал тараторить Антон. Смотрю на него и не понимаю, а в какой момент он успел свинтить. Неужели я настолько сильно погрузился в свои мысли, что прозевал?

— Хорошо, только давай для начала поужинаем, — засовываю в рот огурец и начинаю хрустеть.

— Да, конечно, — кивнув, Антон садится рядом и повторяет за мной. Кидаю взгляд на его тарелку и вижу на ней недоеденную картошку. Хочется спросить, а какого, собственно, хрена он снова сел за стол, если уже поел?

— Играть? Серьезно? — насмешливо произносит Аля, будто до сих пор не верит в происходящее.

— Ну ма-а-ам, — жалобно протягивает сын, вытягивая на столе руки и ударяясь лбом об стол.

— Антон, я сколько раз тебя просила не делать так?

— Да, да, знаю. Волосы на столе оставлю. Ты серьезно думаешь, что я в свои четырнадцать уже лысею? — уперевшись подбородком в стол, смотрит на Алю смеющимися глазами. Не выдерживаю, когда Аля закатывает глаза, и начинаю смеяться.

— Не думаю. Просто сейчас ты делаешь некрасиво.

Замолкаю, впиваясь в Алю протестующим взглядом. В каком смысле некрасиво? Пацан не сделал ничего такого, чтобы его отчитывать.

— Ок, понял, — подняв руки, убегает в гостиную.

— А ты не слишком строга? — произношу серьезным тоном. — Мне кажется, он ничего такого не сделал.

— Слушай, отец недели, не умничай, а.

— Ок, понял, — поднимаю руки и смеюсь.

Сдаюсь, чувствуя, как пахнет паленым.

Пораскинув мозгами и слопав еще парочку вкуснейших огурцов, я понимаю, что Аля все-таки права.

— Разреши остаться с ночевкой? — произношу, когда за окном в который раз раздается гром. Я никогда не любил дождь, он навевает щемящую тоску. А возвращаться в такую погоду в город чревато необратимыми последствиями. Вся надежда на Алю.

— Лисов, ты совсем уже? — вскрикивает, складывая в раковину грязную после ужина посуду.

— Я в гостиной переночую, а ты что подумала? — улыбаюсь самой соблазнительной улыбкой, что только есть в моем арсенале, окидывая ее с ног до головы жадным взглядом. Лицо Али вспыхивает алой краской, прикусив губу, она стремительно отворачивается к раковине и приступает к мытью посуды. Не могу удержаться и продолжаю, получая нереальное удовольствие от ее смущения. Господи, пусть она сейчас вспоминает о том, как нам было хорошо вместе. — Хотя знаешь, если ты хочешь, я вовсе не против присоединиться к тебе.