- Жанин?
- Да, ваша светлость.
- Есть ли у тебя с собой хорошее лекарство от изжоги?
- Найдётся, ваша светлость.
- Следуй за мной, - сапоги зашагали к пристани, я последовала за ними, украдкой наблюдая за их хозяином. Тонкий плащ с шёлковым подбоем, открывавшимся при движениях, говорил о принадлежности к знати.
На пристани под шум воды наш разговор никто бы не услышал и с пяти шагов. Значит, разговор предстоял серьёзный. У перил господин бросил через плечо:
- Сегодня я забрал его. Сколько ещё ждать?
Вот он, мой таинственный заказчик!
- Скорее всего, завтра или послезавтра всё будет в порядке.
- Как только оживёт – получишь обещанное. Но нужно ещё кое-что… Ты можешь найти настоящий сильный яд? Такой, чтоб действовал не сразу, а через какое-то время, чтобы непонятно, когда произошло отравление?
Кивнув, я продолжала смотреть на обувь моего собеседника. Сапоги повернулись ко мне, упёрлись каблуками в доски настила, затем шагнули вплотную ко мне.
- Ты точно сможешь найти такой?
- Да, ваша светлость.
- Посмотри на меня, – перчатка нетерпеливо коснулась моего подбородка, заставляя поднять лицо.
Скользнув взглядом по дорогой ало-жёлтой вышивке дублета, я посмотрела на собеседника. Он был на голову меня выше, довольно широкоплечий. Большая часть лица терялась в тени капюшона, но были заметны светлые, стального оттенка, глаза, что внимательно искали во мне признаки колдовской силы.
- А не слишком ли ты молода для таких дел?
- Нет… - ответила я с улыбкой, уже без ложной робости, - ваша светлость…
Лишь на мгновение я позволила ему увидеть в отражении моих глаз несколько веков колдовской жизни.
Иногда я показывала людям, кто я, если у них по какой-то причине возникали сомнения. Мне нравилось видеть, как меняются их лица, когда они понимали, с какой силой столкнулись. Для многих людей пришедшее со мной видение оставалось самым удивительным событием жизни.
Обычно я сама ощущала лишь льющийся из моих глаз магический ручеёк, проникающий в глаза стоящего напротив. Если же я сосредотачивалась на том, что видел и чувствовал человек, то всякий раз видение оказывалось разным. Определялось оно тем, как жил до моего взгляда сам человек.
У оседлых крестьян и ремесленников жизнь не радовала обилием событий, а текла мимо вяло и однообразно. Такие люди видели в моих глазах падение в бесконечное звёздное небо, падающие звёзды чертили для них длинные светящие полосы, подобные бесконечно ровному пути.
Тот, кто много странствовал, например, торговцы и моряки, видели в моих глаза бурный поток. Иногда он был похож на течение горного ручья, иногда – на раскалённую лаву. Но всякий раз движение охватывало и смотрящего, он начинал терять равновесие, хвататься руками и только потом понимал, что всё это наваждение.
Особенно необычны были видения тех, кто запятнал себя преступлениями – суть их мира находила в моих глазах причудливое и порой ужасное отражение. Мне нравилось видеть, как они бледнеют и пятятся, увидев то, чего боялись в самих себе. Иногда они в подробностях видели то, что недавно совершили, и в панике бросались прочь, опасаясь возмездия.
Взгляд, подобно зеркалу, отражал суть человека, но усиливал её во много раз, и оттого большинство не могли выдержать его спокойно. Будучи под действием моего взгляда, человек полностью терял волю. Если в это время я приказывала что-либо, неважно, мысленно или вслух, он не мог противиться.
Однако мой собеседник выдержал взгляд. Я же увидела в его разуме так много жестокости и борьбы, что прежде не видела ни в одном человеке. Огонь, пожирающий тела, разрушенные дома и чёрное от стрел небо. Не просто жизнь одного человека, казалось, несколько поколений передали ему память о веках яростного противостояния. Словно зеркало, я показала ему то, что хранилось внутри, сама ужасаясь увиденному.