- Этот колодец слишком давно пересох, - отшутилась я. – В одиночку не справишься.
- Жаль… - Дацио вздохнул. – Всё начиналось чересчур великолепно, чтоб завершиться столь же блистательно.
- Ты прав, - улыбнувшись ему, я укрылась плащом и легла спать на гудящем от дыма нагретом полу.
Да, в какой-то момент мне захотелось получить немного природной силы через это юное тело, но музыка напомнила больше, чем хотелось бы. И тоска об Аррасе стала гуще и горче, словно старое вино. Место, куда возврат заказан навсегда, но которое никогда не забыть. Потому что там была и любовь, и смерть…
_______________________________________
[1] Гистрион – актёр, совмещавший навыки музыканта, акробата, жонглёра и мима.
[2] Гитерн – музыкальный инструмент, предшественник лютни, играли на нём медиатором.
6. Глава 6. Один из них
Тогда мы ещё не опасались чёрных плащей, только появившихся в Аррасе. Согласно правилам ордена, будто голодные псы, они ходили от дома к дому, выпрашивая подаяние. Давали большей частью еду, иногда монеты. У меня всегда был наготове кусок хлеба, чтобы не впускать чужаков в дом, а кинуть в суму с порога и на том распрощаться.
Однажды мы с подругами, разговаривая и смеясь, шли по улице с постоялого двора, где неплохо заработали, заговорив одному торговцу на удачу все короба и тюки, что он вёз через Аррас. В переулке неподалёку нам встретился один из этих голодных псов. Он раскрыл суму, а я кинула ему медную монетку, даже не взглянув в лицо, спрятанное под капюшоном.
И в тот самый миг, когда пальцы раскрылись над сумой, выпуская металл, его рука отпустила холщовый край и легко коснулась моей. Меня обожгло – столько желания было в его движении, столько борьбы с самим собой. Отдёрнув руку, я лишь мгновение вглядывалась в его лицо, а затем догнала подруг.
Красивый и молодой, ещё не успевший вымотаться от тягот кочевого нищенства. Светло-серые глаза, полные невысказанных чувств. Сколько сил, должно быть, уходило у него на каждодневное усмирение желаний, то и дело вырывавшихся из-под гнёта наложенных ограничений. Чуть касаться рук добрых женщин, получая милостыню – всё, что мог он получить, да и это творилось украдкой. Должно быть, на исповеди он каялся даже в таких проступках.
Он не знал, кто я, иначе не был бы таким смелым. Прикоснувшись к ведьме с подобными мыслями и встретившись взглядами, мужчина рискует на всю оставшуюся жизнь получить неутолимую жажду, что звалась одержимостью. Соитие даже с обычной женщиной бывает остро необходимо, как пища или вода. Желать ведьму – как жаждать воздуха.
Через несколько дней, в мрачный грозовой вечер, в мой дом постучали. Увидев в окно чёрный плащ, я взяла лежавший наготове кусок хлеба и отперла дверь.
На пороге был он. Его лицо выражало крайнюю степень борьбы с непокорными желаниями, но жажда уже охватила настолько, что он еле сдерживал себя, протягивая суму. Хлеб упал в ненасытное холщовое нутро. Краюха ещё не достигла дна, когда мы встретились взглядами. Он горел так, что его одержимость казалась осязаемой. Вспышка молнии озарила улицу, нимбом распустив сияние вокруг его головы. Он шагнул через порог.
Никогда раньше я не видела, чтобы желание передавалось так быстро. Одержимость была всеобъемлющей, она заполнила дом, сладким предчувствием растекаясь по моему телу. Схватив за плащ где-то у горла, я потянула его вглубь комнаты, на постель. Но желание, ставшее нашим общим, было уже столь велико, что на полпути мы рухнули на дощатый пол, как подкошенные.
Ветер яростно хлопал незапертой дверью, метались тени, в дом влетали брызги ливня. Срывая друг с друга одежду, мы отдавались нахлынувшему желанию так, будто завтра должен был наступить конец света. Его руки ласкали меня страстно и жадно, будто всегда знали моё тело. И хотя на мгновение у меня закралась мысль, что не так уж он и опытен в любовных делах, всё с лихвой восполнялось его неукротимым желанием.