Утвердившись в своем решении, я несмело, как в тот день, когда мне впервые пришлось выступать на публичном концерте нашей музыкальной школы в Доме Культуры, пробежалась пальцами по клавишам, будто пробуя звучание каждой ноты на вкус. И, что удивительно, этот вкус мне понравился, он был приятным и заманчивым, а потому я окончательно перестала стесняться, словно с моих рук упали оковы, и я обрела истинную свободу.

Я стала играть смелее, с каждым новым звуком музыки все глубже погружаясь в написанный талантливым композитором яркий сказочный мир. В нем было так легко, воздушно и радостно, что не хотелось возвращаться в серую реальность, где моими лучшими друзьями стали щетки и метелки, где каждый день приходилось выслушивать хамство кухарки, а с недавнего времени еще и пока потихоньку, не до серьезной бессонницы, страдать по поводу того, что красивый, умный, состоятельный мужчина ко мне, по сути, равнодушен. Может, он и хочет перевоспитать иномирную злодейку, но точно не видит в ней объект своей страсти. Видимо, напрасно я соблазнилась его якобы ревностью меня к соседу. А ведь в интимном плане настоящие стервы для мужиков куда интереснее скромных Золушек, если судить об их знаниях, умениях, степени раскованности и готовности к экспериментам. Нет… Наверное, у хозяина поместья толпа тайных любовниц в городе, а со мной, как с гостьей из чужого непонятного мира, он просто не хочет связываться. Боится меня, и так можно сказать.

17. Глава 17. Леди Эмма

Увлеченная звуками музыки, которым сама помогала рождаться на свет, я начала тихо напевать тот самый романс, который увлек меня своей мелодией. Птичка герцога мне стала подпевать, насвистывая. Так вместе мы исполнили еще раз эту прекрасную композицию. Пианино замолчало, и я оглянулась скорее по-привычке, чем на самом деле ожидая кого-то увидеть в дверях. Но, как назло, там кто-то был. На особенно лютое зло, за порогом стоял, облокотившись на дверной косяк, сам хозяин поместья.

Я даже заглянула в зеркало трюмо, чтобы проверить степень покраснения лица, узнать, насколько позорно выгляжу. А впрочем, по здешним порядкам, я не просто сейчас оконфузилась, а еще и нарушила кучу запретов. “Негоже прислуге хозяйничать в господском доме” – вспомнилось одно из важных правил. А я не просто тут похозяйничала, но еще и вряд ли играла как виртуоз в филармонии, да и пела далеко не как оперная дива. А в этом мире люди привыкли ценить высокое искусство. В отличие от жителей моей родной планеты, они не назовут хитом невнятный рэп-речитатив абсолютно безголосой звезды шоу-бизнеса.

– Простите меня за недопустимую вольность, господин Маурисио, – вскочив со стула, я залепетала скромным голоском, приседая в поклоне.

– Тебе ровным счетом не за что извиняться, Мира, – герцог небрежно махнул рукой, переступив порог, и снова замер будто все еще находясь в сильном потрясении. – Твоя чудесная игра и пение словно вновь оживили этот дом. Не думал, что здесь когда-либо снова будет звучать эта прекрасная мелодия. Но еще больше я удивлен тому, что мне стало так легко на сердце, когда я ее услышал. А не наоборот… Извини, если напугал и смутил тебя. Не надо было так подкрадываться. Но я просто хотел, чтобы музыка не умолкала… Длилась столько, сколько возможно. Несмотря на все печальные воспоминания, которые она пробуждает в моей памяти, вместе с ней приходит утешение, умиротворение. Как будто возвращаются счастливые дни.

– Господин Маурисио. Я, конечно, рада, что вам понравилось мое дилетантское творчество. Все же обычная детская музыкальная школа, в которой я училась, это не консерватория. Уровень, сами понимаете, какой, – я все еще старалась оправдаться, то ли следуя правилам этикета, то ли стыдясь перед самой собой за неловкую ситуацию.