– Это что это за столпотворение в моём доме?! – с порога рявкнул он и обвёл всех тяжёлым взглядом, словно каждого кувалдой припечатав. – Я проезжал мимо, решил заехать, отдохнуть, а вы тут голосите так, что вас за околицей слышно!

Ощутив, как от ужаса отнялись ноги, Даша осела на стул, не в силах вымолвить ни слова. Если бы она в этот миг посмотрела, то легко бы заметила по серым лицам старосты и свекрови, что знатно перетрухнула не только она.

– Ты что это, старый пёс, клинья к моей жене подбивать вздумал?! – надвигался на них Дьюк, сверкая чёрными глазищами, в которых Даше почудились красные всполохи. – Я за порог, а ты припёрся, паскуда шелудивая?! Бабы дохлую курицу поделить не могут, а ты и рад?! Примчался, как на пожар, и давай мою молодуху запугивать?! Не смей мне перечить! Я всё слышал!

Старейшина поперхнулся воздухом и закашлялся, но тут в себя пришла свекровь и заныла:

– Сыночек! Как хорошо, что ты вернулся! Она ведь меня жестоко избила вчера!.. По голове!.. Ох, чувствую… там что-то сдвинулось…

Когда сошла первая волна страха, что тело Дарины до животного ужаса вбил этот скот, Даша уловила некоторые нестыковки, которые, чем дольше она разглядывала Дьюка, тем становились заметнее. И через пару секунд она была готова с уверенностью сказать: человек, сейчас находящийся в доме, — не её муж! Не Дьюк!

– Вчера так избила, что сегодня ты уже и до старосты добралась, и сюда вместе с ним прискакала? – злобно ухмыльнулся «Дьюк». – А может, это не она? Может, это ты сама с лавки упала? Сдвинулось что-то, говоришь? Может, потому и путаешь?

Даша, как зачарованная, смотрела на мужчину, сопоставляя в уме: у Дьюка глаза блекло-серые, а у этого — тёмно-карие, почти чёрные; у Дьюка волосы что выжженная солнцем солома, а у этого — цвета тёмного шоколада… И с каждой секундой девушка чувствовала, как спадает с глаз морок и замирает сладко сердце в груди от узнавания: да это же Горд, как есть Горд!

– Сыночек… ты что такое говоришь?.. Эта зараза меня ударила, а ты… – промямлила старуха, и Даша удивилась: она же мать, как может не замечать, что это не её сын? А где пресловутое «материнское сердце не обманешь, оно всё чувствует»?

– Сперва «жестоко избила», теперь просто «ударила»… – ехидно хмыкнул Горд. – Точно что-то сдвинулось. Давай я тебе с другой стороны отвешу, чтобы на место встало? Ты тогда сразу вспомнишь, как было и что было…

Женщина изменилась в лице и шарахнулась в сторону. Горд-«Дьюк» на это скривился и направился к Даше. Она поднялась, и он тут же сомкнул её в объятия, целуя и очень знакомо шумно дыша – втягивая воздух.

Сердце тут же пустилось вскачь, а ноги предательски ослабли, отказываясь держать задрожавшую от сладостной истомы Дарью: да что же это такое?! Почему она так бурно на него реагирует?!

Староста и свекровь в гробовом молчании уставились ошарашенно, и Горд на них гневно зыркнул:

– Вы ещё здесь?! Не видите, я по жене соскучился? – повернулся и, лукаво сверкнув искорками в чёрных глазах, нежно улыбнулся девушке, нежно погладив её по щеке. – Милая, я пойду гостей провожу и сразу вернусь. А ты пока собери что-нибудь на стол.

Старики нехотя поплелись к выходу. На пороге свекровь обернулась и с ненавистью прошипела застывшей на месте Даше:

– Опоила чем-то моего сына, змея подколодная?! Тебе это так просто с рук не сойдёт!

– Хватит. Идём, поговорим во дворе, – глухо буркнул Горд, подхватил её под локоть и почти силком вывел на улицу.

Честное слово, Даша совсем-совсем не собиралась подслушивать, а тем более подсматривать! Это получилось как-то само.