- Мы поговорим, когда я вернусь, - обещает он. - Это недолго. Всего пара дней, Мира. У меня встреча со скаутом в Швеции.

- Хорошо, - шепчу я, чувствуя облегчение оттого, что мои опасения о его отъезде не оправдались.

- И не забывай меня слишком быстро, - уголки его губ слегка приподнимаются, но лицо остается серьезным.

- Удачи, Саш. Знаю, как ты мечтал об этом.

Порывисто обнимаю его еще раз и ухожу. Каждый шаг дается мне с трудом - несмотря на его слова, я никак не могу избавиться от тягостного ощущения, что прощаемся мы не на два дня, а возможно навсегда.

Мне приходится зайти в туалет, потому что я не в силах унять поток слез. Не хочу, чтобы отец видел меня в таком состоянии. В конце концов, это оказывается бессмысленно, потому что папа, конечно, сразу замечает все.

Он заводит машину, но не трогается.

- Расскажешь, что у вас случилось? - спрашивает он.

Мотаю головой и закусываю губу, потому что глаза вновь наполняются предательской влагой. В жизни не была плаксой, а тут просто не могу остановиться - перевыполняю свой план на месяцы вперед.

- Потом, - выдавливаю из себя.

Я не знаю, что сказать папе. Что я изменила Саше? Что увлеклась? Заигралась? Да он покрутит пальцем у виска. Мне самой с трудом верится, что хватило всего десяти дней, чтоб вся моя привычная жизнь рухнула, будто карточный домик. Что уж ожидать от папы.

В моем рюкзаке звякает телефон. Наивное сердце замирает в ожидании, но когда я смотрю на экран на нем отображается сообщение от Лены.

Открываю его и отвечаю, что добралась. Мне стоит немалых усилий задушить малодушный порыв спросить у нее, видела ли она сегодня Благова. Они с Костей уезжают только два, так что, если он вернулся в свой номер, Лена вполне могла пересечься с ним за завтраком или на горе.

- Мира, не буду лезть к тебе в душу, но что бы ни случилось, просто знай, что мы с мамой всегда на твоей стороне, - отвлекает меня папа, технично выруливая с парковки.

- Я это знаю, пап.

Больше он не задает вопросов, и по трассе мы едем под громкую болтовню ведущих на радио. Папа делает звук тише только когда мы сворачиваем на нашу улицу - теперь уже телефон звонит у него.

Он внимательно смотрит на экран, хмурится и берет трубку. По мере того, как кто-то невидимый на другом конце провода говорит, папа все больше мрачнеет. В конце концов он даже ругается сквозь стиснутые зубы, и я понимаю, что происходит что-то серьезное - отец крайне редко выходит из себя и уж тем более ругается матом.

- Делай все, что нужно, - отрывисто говорит он собеседнику. - И под «все» я именно это и имею ввиду. Приеду часа через полтора.

Он сосредоточенно слушает ответ, а потом неистово шипит:

- Если мы потеряем Петербург я собственноручно придушу Благова. И по херу на все.

Он в сердцах бросает телефон под приборную панель, а я не могу вздохнуть. Меня будто сжали в тиски, не давая освободиться. Злость, столь несвойственная отцу, направленная на одного конкретного человека, помноженная на звучание фамилии, от которой у меня скручивает спазмом живот, шокирует настолько, что я еще долго не могу пошевелиться.