Он не взял меня за руку, как виолончелист. Он положил обе ладони мне на талию. И первое время мои собственные руки висят вдоль тела, как плети. Но я понимаю, что это плохо. Так нельзя. Это меня выдаёт. Нужно включить безразличие. Надо бороться. Надо демонстрировать, что всё давно в прошлом.

Медленно поднимаю руки на его сильные мускулистые плечи.

— А я считаю, что у вас не все дома, Марат Русланович.

— Ну почему же? Обычно у меня дома только я. Я один живу.

— А как же Владислава?

— Владислава тоже одна живёт.

Поджилки трясутся, хотя и не должны. Семь лет. Это очень долгий срок. У меня нервная система как у Железного Дровосека из Изумрудного города, но из-за выпитого вина и его крепких объятий меня, кажется, как последнюю дуру из тупых женских романов, сейчас элементарно предаёт тело.

Я в одном бабском журнале читала, пока у зубного очереди своей ждала, что есть люди абсолютно подходящие друг другу в постели. Поэтому бывшим любовникам, которым было очень хорошо в кровати, ни в коем случае нельзя вместе пить спиртные напитки. И уж, конечно, танцевать нельзя. Им вообще лучше не разговаривать.

Хоть бы кондиционер включали, сволочи. Дышать же нечем. А ещё ноги не слушаются.

— Так жили бы вместе с Владиславой. Зачем бегать туда-сюда?

Голова кружится.

— А мы и планируем.

— Вот и съезжайтесь скорее! Будете по вечерам танцевать вместе.

Закрываю глаза. Всё плывет. Горячо…

— А вы с Родионом живёте?

— А вам какое дело?

— Есть дело, раз спрашиваю.

— А мне нет дела до ваших вопросов, Марат Русланович.

— Я ваш начальник. И приказываю вам немедленно ответить на вопрос. С Родионом уже съехались?

И перебирает руками на талии, жмёт сильнее. А мне реветь хочется. Не могу. Не могу, не могу… Я просто не в состоянии это выдержать. Я ударить его хочу. Бить по лицу, пока следы не останутся. Расцарапать красивую мужественную физиономию, чтобы Владислава его бросила.

Не знаю, зачем мне это. На всякий случай. Пусть!

Слава богу, кончается музыка и света в зале становится больше.

— Конец танца. Всё. По домам. Вам спать пора, а мне на свидание.

Останавливаюсь. Отстраняюсь. А он не отпускает. Лицо моё осматривает. Глазами своими пронзительными — от подбородка до лба, по губам и носу, будто пытается что-то в нём вычитать. Думает о своём. И дышит мне почти что в рот.

Слишком близко. Меня колотит. Мне больно.

— Алёна моя дочь? — неожиданно бьёт словами под дых, да так сильно, что мне приходится отвести взгляд в сторону. — Моя или нет?!

Тряхнув за плечи, ждёт ответа.

Столько боли, столько слёз, так много бессонных ночей. Двенадцатичасовые роды, и никто не встречал из роддома. Проблемы с грудью. Мастит. Температура сорок. Плоские соски. Алена не хотела брать грудь и орала ночами от голода. Никогда не прощу…

— Нет, — смеюсь, — и не надейтесь, Марат Русланович. Нет у вас детей. С вареничком своим будете рожать. И отпустите вы меня, в конце концов!

Отдираю его руки от талии, поправляю платье и иду к столу. Забираю сумку. Направляюсь к гардеробу. Достаточно. Банкет окончен.

13. Глава 13

В полнейшем смятении выхожу на улицу. Увидев машину Родиона и поняв, что он всё это время был тут и ждал меня, стараюсь набрать в грудь побольше воздуха и замедлить шаг. Мой мужчина не должен понять, как мне плохо сейчас.

Это в прошлом. Он ни в чём не виноват. Я не собираюсь срывать на нем зло.

— Пятнадцать минут давно прошли, — улыбается Родион, и я тут же липну к нему.

— Прости, что заставила тебя ждать.

Крепко-крепко обнимаю, как прижималась к нашей огромной собаке Лайке, когда мне было шесть лет. Тогда мне казалось, что она защитит нас с мамой от всех горестей и бед.