— А почему в детстве ваш выбор пал именно на виолончель?

— Да, можно сказать, случайно. Мои родители не музыканты, но мама мечтала, чтобы я играл на фортепиано. А когда пришли в музыкальную школу, там набор уже начался, и меня определили на виолончель.

Смеюсь, продолжая двигаться. Знакомая история.

— И как виолончель? Полюбилась сразу?

— Нет, конечно! — Чувствую, он тоже улыбается. — Я был в этом смысле нормальным, обычным ребёнком, то есть класса до четвёртого вообще не занимался особенно. Мама заставляла.

— И что же вынудило вас передумать? — Поправляю волосы.

— В четырнадцать лет произошел перелом. Потому что появились концерты, я почувствовал вкус сцены. Причём на сцене всегда выступал лучше, чем в классе.

— Вы молодец, — хвалю своего партнера, по сторонам не смотрю.

Зевнув, танцую, обдумывая, сколько ещё минут осталось до конца мелодии.

— У меня было несколько конкурсов: в Праге, в Кишинёве, в Италии…

— Поздравляю, брат, так держать! — Ложится на плечо этого несчастного мальчика тяжёлая рука моего шефа, а я, вцепившись в парня, пытаюсь продолжить танцевать. — Ты это, давай репетировать иди, а мне надо со своей подчинённой поговорить.

Не отпуская от себя виолончелиста, продолжаю танцевать. Парень смотрит то на Султанова, что выше и шире его в плечах, то на меня.

— На работе поговорим, Марат Русланович, займите своё стратегическое место в зрительном зале и не мешайте нам наслаждаться вечером.

Султанов, размяв шею, хрустнув позвонками и закатав рукава своей белой рубашки, оттягивает нас друг от друга силой.

Господи. Ну что за позорище? Виолончелист тут же ожидаемо сдаётся, уступая меня сопернику. А я, уперев руки в пояс, стою на месте и зло смотрю на шефа.

— Вы будете со мной разговаривать, Виолетта Валерьевна. Я ваш начальник. Это приказ!

— Хорошо! — убираю руки с пояса, скрещиваю их на груди, наклоняю голову к плечу и смотрю на него с недоумением. — Говорите! Что там у вас за тема дня? Шторы в актовом зале? Фонтанчики для питья? Губки для мытья досок?

Тяжело вздохнув:

— Вы ведёте себя некорректно, Виолетта Валерьевна! Я должен был это остановить. Вы флиртуете и... И вообще! Всё неправильно!

Нахмурившись, оглядываюсь на стол.

— Вы всю бутылку вина допили?

— И начал ещё одну, пока вы с этим лауреатом международных премий…

— он смотрит мне в глаза и размахивает перед лицом указательным пальцем. — Я одного не могу понять: что они все в вас находят?

Я аж охаю.

— Так! Всё! Я пошла домой. Пятнадцать минут давно закончились, и я не вижу смысла…

Делаю шаг вправо. Но он не даёт мне уйти и тут же ловит в объятия.

— Потанцуете с директором, не рассыплетесь, Виолетта Валерьевна.

Оказавшись прижатой к горячей твёрдой мужской груди, почувствовав сильные руки на талии и ощутив знакомый аромат кожи, я на какой-то момент замираю в ужасе. Семь лет прошло, а я как будто рассталась с ним пять минут назад. Всё так же: и руки плавят, и дыхание в шею всё такое же горячее, и сердце бьётся быстрее, чем у других мужчин.

Дёрнувшись, машинально пытаюсь вырваться. Но это напоминает силки! Кровь приливает к лицу, мне становится душно, как если бы не хватало воздуха.

Нет, нет, нет… Нельзя показывать, как меня это трогает.

Надо срочно облизать пересохшие губы и просто терпеть, сжав зубы.

Забыла, выкинула, пережила. Мне неважно, кто он. Султанов меня бросил. Он нас с Алёной бросил. Он сволочь. Он… подонок. Он полное дерьмо!

— Я считаю необходимым сделать вам замечание касательно вашего поведения, — повторяет одно и то же, как будто не знает, что ещё мне сказать.