Мне отчего-то кажется, что она вообще не собирается отвечать, она слишком напугана, боится меня, но затем она неожиданно удивляет и очень тихо говорит:

— Хорошо.

На моих губах появляется улыбка, и хотя она не улыбается в ответ, я замечаю, как ее плечи немного расслабляются, а напряженность в чертах лица исчезает. Мой взгляд скользит по веснушкам, украшающим переносицу... моя мама всегда говорила, что веснушки, у людей которых любит солнце. Я часто моргаю от чувств, бурлящих внутри меня. Когда-нибудь я заставлю эту девушку улыбаться, смеяться... я увижу, как ее глаза загорятся от радости, от счастья.

И конечно же, мой телефон решает зазвонить прямо в этот момент, что заставляет Ксюшу подпрыгнуть и вернуться в режим повышенной готовности.

Я ругаюсь себе под нос и мысленно отмечаю, что в ее присутствии телефон лучше держать на беззвучном. Достав его из кармана, я опускаю взгляд на экран и ругаюсь еще больше, когда вижу, что на экране мелькает имя моего отца.

Он - последний человек, с которым я хочу сейчас разговаривать, но если я не отвечу, то он понадумает всякого. Придется ответить, он и так не ждет от меня ничего хорошего.

— Я должен ответить, — говорю Ксюше, нажимая на клавишу ответа и опустив глаза в пол, подношу телефон к уху.

— Скажи мне, ты еще не слишком сильно все испортил?

— Нет, — выдавливаю я из себя. — Здесь все в порядке.

— Хорошо. Я буду дома завтра вечером. Ты ее куда-нибудь водил? Ее отец ждет, что она заведет новых друзей.

Мои глаза метнулись на Ксюшу. Она явно не захочет дружить с моими друзьями. Они съедят ее заживо, а я не могу позволить снова причинить ей боль.

— Еще нет. Я дал ей время освоиться.

Мои слова звучат невнятно, и я знаю, что выдаю себя, но какое мне дело. Он уже давно разочаровался во мне, я позор рода Титовых.

— Ты опять бухой? — голос отца становится убийственным, и прежде чем я успеваю ответить, он снова начинает говорить. — Я попросил тебя сделать сущую мелочь, а вместо этого ты нажрался.

Я закатываю глаза, зная, что сейчас будет лекция, но мне так не хочется ее слушать. Это лишь подтолкнет меня пить еще больше, а мне нужно протрезветь, если я хочу быть полезным для Ксюши.

— Мне нужно идти...

Повышаю я голос, позволяя раздражению взять верх, прежде чем повесить трубку

— Мне жаль, что так вышло сегодня утром, — говорю я, засовывая телефон обратно в карман. — Не могла бы ты что-нибудь съесть? Можешь не выходить из комнаты, если не хочешь.

Она даже не смотрит на меня, ее глаза устремлены в пол, она пытается избежать моего взгляда любой ценой.

— Хорошо, поем в комнате, пока буду готовиться к учебе, а потом я планировала лечь спать пораньше, — говорит она, указывая на какие-то бумаги на кровати, которые я только сейчас заметил.

— Хорошо... Я буду рядом, если тебе что-нибудь понадобится.

Я пытаюсь скрыть свое разочарование, но не думаю, что у меня это хорошо получается. Я просто злюсь. Злюсь на Вику, на отца, на себя, но больше всего на того, кто обидел Ксюшу. Я не хочу добиваться от нее ответов, но они мне нужны, необходимы.

Я выхожу из ее комнаты и топаю вниз за новой бутылкой виски. Когда я возвращаюсь наверх, то обнаруживаю, что дверь снова закрыта и у меня даже нет сомнений, что на замок. Тяжело вздохнув, я желаю избавиться от напряжения, пульсирующего в моем теле.

Я включаю свет в коридоре, прежде чем пройти в свою спальню и опуститься на кровать, так же я оставляю дверь в комнату открытой. Я не спал с открытой дверью и включенным светом с самого детства, но я хочу быть уверенным, что услышу Ксюшу, если она выйдет.