- … дети войны, поставленные в невыносимые условия, - продолжал тем временем давить на жалость ректор, не подозревая, что сил на эту самую жалость у Марины уже нет, как и вообще хоть каких-нибудь эмоций. - Их презирают и им же завидуют. Их хотят использовать, но не желают ставить в один ряд с людьми.

Марина пару раз медленно моргнула. Смысл слов ускользал от нее. Хотелось просто сидеть и смотреть в одну точку, а ректора – поставить на паузу.

Не знавший о ее мыслях старик грустно улыбнулся и продолжил:

- Вы не смотрите, что они только что из тюрьмы. Как бы странно это ни звучало, но колония – лучшее, что с ними могло случиться. Там их хотя бы кормили все эти годы, занимали простецким трудом. Но теперь они один за другим становятся совершеннолетними, и начальник колонии больше не может заботиться о них. Улица и голод – вот все, что им светит без связей и образования.

Ректор подошел ближе, поняв, что она практически не слушает его.

- Помогите мне вывести их в люди. Останьтесь у нас, - перешел он на доверительный тон. – Я читал о некоторых сложностях Вашего мира, в том числе в сфере образования. Здесь все не так. Здесь Учитель – это почетное звание. Человек, которого уважают. И каждый ученик понимает, что, не слушая Ваших указаний, он сам себе роет яму.

Марина невольно задумалась: какие потрясающе невероятные вещи говорит этот старичок. Наивный. Миры, может, и разные, а вот дети везде одинаковые.

Ректор заметил ее чуть более живую реакцию, слегка улыбнулся и снова сменил тон – на бодрый и поддерживающий.

- Не бойтесь этих ребят, - сказал он. – Да, их когда-то осудили. Кого-то – за воровство хлеба. Кого-то – за то, что отбиваясь от хулиганов, переломал им кости своей недюжинной силой. Кого-то и вовсе за то, что не сумел удержать слишком острый язык за зубами. Но у каждого должно быть право на ошибку. И право на ее исправление. Предоставьте им это право.

- Я не справлюсь, - уверенно отказала Марина. – Не с такими детьми.

- Справитесь, - заверил ее ректор. – Только Вы и справитесь.

- Они не будут меня слушаться. О чем вообще речь? – фыркнула она.

- Это их проблемы, - отмахнулся ректор.

- Я не знаю ваших программ и не знакома с местной культурой, - напомнила девушка.

- Значит, рассказывайте о своей, - невозмутимо ответил старик. – Пожалуй, так будет даже лучше.

- Но…

- Полный пансион, хорошая зарплата, уважение и возможность начать карьеру с чистого листа, - перебил ее ректор. – Целое крыло в Вашем распоряжении, и никто – даже я – не будет вмешиваться в учебный процесс. Работайте так, как сочтете нужным. А если вдруг что не так – у нас найдется еще пара-тройка телепортов.

- А как же…

- Марина Игоревна, Вы сначала попробуйте. Нет ведь ничего дурного в том, чтобы попробовать, верно? Всего одно занятие, и если Вы откажетесь, я и слова не скажу. Идемте-идемте, мне надо успеть Вам все показать прежде, чем начнется урок, - ректор взял ее за руку и потянул из кресла.

- Как урок? – Марина тряхнула головой: неужто настолько ушла в себя, что на автомате на что-то подписалась? – Я не готова!

- Они тоже, - как ни в чем не бывало улыбнулся старик, открывая ей дверь. – И этим надо пользоваться. Если оставите их надолго без внимания, они успеют придумать какую-нибудь пакость. Ни в коем случае нельзя терять инициативу. Первое занятие назначено на шесть вечера – по расписанию вечерней школы. Ребят уже предупредили, они будут ждать.

- Но у меня же нет программы, – напомнила она, увлекаемая по коридору. – Какая тема урока?

- А какую хотите? – отозвался ректор. – Любая подойдет. Можете просто знакомство устроить. Дело ведь не в теме, а в том, чтобы показать, кто тут главный. Вы, главное, построже. Не заигрывайте с ними.