Вот что значит: беда не приходит одна!

И как теперь быть? На приобретение новых банально нет средств, до зарплаты ещё почти неделя, а каждый медяк и так уже расписан. Надеяться на чудо и попытаться починить его очередной раз? Так и последний был уже тем самым чудом.

Говорила мне мама: «Зачем тебе этот город, Златочка? Всё равно с твоей специализацией здесь нет ничего путного! Возвращайся к нам, мы-то уж тебе и мужа найдём, и к делу пристроим!».

И рада бы… Но нет. В мои почти двадцать в деревне ко мне быстро бы приклеили ярлык старой девы, и не видать мне толкового мужа как своих ушей. Да и какой муж согласится на жену-бесовку? Разве что совсем слепой, глухой, да и дурачок к тому же. Потому что, как ни уважали моего отца-краснодеревщика в деревне, всё равно находились злые сплетники, злословящие за спиной о всей нашей семье и обо мне в особенности.

Нет уж. Не вернусь я в деревню, где мужики, подпив, до сих пор гоняют чертей вилами, а их жёнки, только дай повод, - мигом обвинят в том, что я только и делаю, что всех кругом соблазняю.

И кем меня только ни называли… И что самое обидное – делали это те, с кем я росла, особенно девчата. И ведь ни разу повода не давала! Одевалась скромно, после заката из дома ни ногой, к парням равнодушна, а после четырнадцати, когда стало ясно, что есть намёки на дар, так и вовсе упросила родителей о поступлении в колледж в ближайшем городке. Навещать старалась по возможности, но не слишком часто, только это лишь подливало масла в огонь, и злые языки трепались уже о том, что я взялась за разврат уже в городе.

Нет, не вернусь я в деревню. Хоть и съемная квартирка, но моя. Хоть и маленькая зарплата младшей служащей в мастерской, но честно заработанная. Правда, перспективы мутны и крайне неопределённы…

Зато все мои!

Встряхнув головой, я выбросила грустные мысли куда подальше и занялась делом. Это аристократам, богачам, да полноценным магам можно денно и нощно предаваться рассуждениям о смысле жизни и прочей ерунде, у меня же есть дела поважнее! Например, наконец причесаться. Умыться отвратительно ледяной водой, стуча зубами, но сохранив два из пяти доступных заклинания на вечер. Одеться. Затем скромно позавтракать, собрать в кулёк нехитрый обед, прибраться в комнате, не забыть захватить с собой многострадальный будильник, накинуть на плечи пальто, подаренное отцом на окончание колледжа, укутаться в шарф, связанный матушкой, и, не думая о плохом, отправиться на другой конец города в мастерскую.

Почти час пешком под зябким апрельским ветром, но зато сэкономив десять медяков на извозчике и взбодрившись до алых щёк. Главное, руки из карманов не вынимать. Апрель – месяц коварный. Днём на солнышке настолько тепло, что в одном платье бывает жарко, зато по утрам и вечерам, да ещё и в тени, не углядишь, а уже соплей полный нос. А у меня хоть и крепкое здоровье, спасибо папе, но болеть никак нельзя. Просто не платят у нас в мастерской больничные, хоть зажалуйся.

Иногда не платят и премии, но я каждый раз верила в лучшее, и иногда мои мольбы даже слышали где-то в иных сферах. Верила бы и в этом месяце, но несколько дней назад мадам Болински, супруга хозяина, вдруг вызвала меня на откровенный разговор и тонко намекнула, что если ещё раз увидит своего старшенького неподалёку от меня, то это будет последний день моего визита в мастерскую.

И ладно бы её подозрения имели под собой основание! Нет, нет и снова нет! Жан был старше меня всего на полгода, но, имея невероятно властную мать и тихоню-отца, посвятившего всего себя ремонту магических механизмов, вырос тихоней и скромником. Стеснялся девушек, не умел драться и даже поддерживать разговор, зато чудесно разбирался во всём, что касалось бытовых артефактов, и даже что-то изобретал сам. Всё наше общение сводилось к приветствию по утрам да редким встречам в течение дня, когда я составляла заявки на запчасти и передавала господину Болински. Иногда через Поля или Ксавьера, которые тоже трудились в мастерской, а иногда, когда все были заняты, через Жана.