Удивительно.

Посреди комнаты сгустились два удобных кресла, Аббад не смог сразу определить материал, из которого они сделаны, и, лишь опустившись в одно из них, почувствовал теплую поверхность дерева-вяза из долины вулканов. Впрочем, дерево было с какими-то минеральными добавками, сделавшими его податливым, мягким и услужливым, готовым прогнуться под тяжестью тела.

Сатмар сел в кресло напротив и соорудил низкий столик из прочного акмалийского стекла. Предвидя вопрос, Аббад подумал о том, что хотел бы выпить чаю с бабушкиным тортом, рецепт которого он знал (а теперь узнал и Сатмар, в этом Аббад не сомневался), но никогда не пытался сделать в реальности то, что бабушке удавалось в измерениях, существовавших в ее сознании для личных кулинарных утех.

Торт, нарезанный ровными дольками, появился на тарелочке. И чашки – красивые, с золотистой росписью. Уровень напитка быстро вырос до краев чашек, и Аббад увидел, как сахар, возникнув горкой на дне, мгновенно растворился в самом замечательном чае, какой он только пил в своей жизни. Если он это видел, то почувствовать должен был непременно.

– Попробуй, – сказал Сатмар, намеренно убрав из голоса обертона, чтобы не смущать Аббада. – Этот чай вырастили на Эмите. Ты бывал на Эмите?

– Нет, – сказал Аббад.

Как сухо и неинтересно звучал его голос! Аббаду стало стыдно – он не мог рассказать обертонами даже миллионной части того, что умел Сатмар. Голосом он лишь сообщал информацию и кое-какие основные эмоции – не больше. Почему Сатмар хочет, чтобы они говорили вслух? Чтобы показать свое превосходство? Нет, это не похоже на монаха. Значит, что-то иное… Что?

– Эмита, – сказал Сатмар, – удивительна. Молодые предпочитают Герму, Антигру… То, что рядом, то, что легко достижимо, выглядит изначально не интересным.

«Сейчас он скажет, что сам был таким в молодости», – подумал Аббад, устыдился этой мысли и не выпустил ее из сознания, но Сатмар улыбнулся, и кровь прилила к щекам Аббада. Он поспешил поднести чашку ко рту, опустив взгляд.

Чай был не просто вкусен. Кроме странных ароматов, он источал непривычные идеи, какие, вообще говоря, не могли содержаться в обычном чае – это были идеи покоя, насыщенные чьими-то воспоминаниями об отдыхе в долине гейзеров на одной из планет в системе Зеленых Полос, удивительной системе, где вокруг двух зеленых звезд обращались не планеты, а длинные молекулярные цепи, свернутые спиралями. Странная там была жизнь – не обладавшая разумом, но инстинктивно построившая одно из самых совершенных околозвездных сооружений в Галактике.

– Нравится? – спросил Сатмар.

– Очень, – признался Аббад.

– В системе Зеленых Полос ты еще тоже не был?

– Нет, – сказал Аббад. Он не побывал во множестве мест даже в своей Галактике, что уж говорить о других, и если Сатмар хотел обратить его внимание на это обстоятельство, ему, конечно, удалось.

– Нет, – повторил Сатмар. Он медленно пил из своей чашки, думал о чем-то, не выпуская мыслей наружу, и Аббад догадывался, что именно сейчас, изучив паломника, монах решает его судьбу. Решает: помочь или…

– Нет, – еще раз повторил Сатмар, – я не собираюсь решать твою судьбу. Во всяком случае, не буду этого делать, не услышав твою историю. Словами, а не мыслью. Вы, молодые, недооцениваете силу и информативность слова, выраженного в звуке. «Мысль изреченная есть ложь». Да?

Лесторин, подумал Аббад. А может, произнес это имя голосом? Он сейчас не вполне понимал сам себя, не мог точно определить: выдавливает ли мысль или говорит вслух, думает ли сам или всего лишь принимает мысленные образы Сатмара. Монах не то чтобы подавил его сознание, но своим присутствием влиял на мыслительные процессы, проходившие не только в мозгу Аббада, но и в нематериальной его сути, которую Аббад не всегда понимал на нужном для осознания уровне. Собственно, разве не потому он поднялся сюда, чтобы?..