Вскоре мы свернули с широкой улицы в проулок и подъехали к зеленым воротам одного из бежевых зданий. Петр долго стучал, прежде чем послышался звук и открылось небольшое окошечко, хриплый голос произнес:

— Хозяев нет, всего доброго.

Окошечко закрылось, а Петр ударил по нему кулаком.

— Хозяин уже дома! Гасьен! Открывай! — и тише добавил: — Опять с похмелья, отец бы наказал.

Тяжелые ворота заскрипели, и невысокий крепкий мужичок в темной куртке и коричневых штанах суетливо забегал, открывая пошире ворота.

— Что-то в этот раз письма от вас не было, граф Петр…

— Какое письмо, Гасьен! Еле выбрался живой.

— А где же… — Слуга с любопытством повернул испитое, опухшее лицо в сторону двуколки. Маленькие глазки скользнули по мне, а потом взглянули на Колючего, который продолжал держать поводья, и напряженная спина выдавала его усталость.

— Нет их больше… один я остался.

Петр приобнял мужичка за плечи, и они отошли в сторону, пропуская экипаж внутрь небольшого дворика.

— Как же так… ваш отец, строгий, но всегда справедливый, а матушка… ой, ой… Добрая была хозяйка.

Гасьен стал закрывать ворота, а искатель направился к нам.

— Добро пожаловать в мой дом. — Улыбка Петра была грустной, а зеленые глаза блестели от непролитых слез. — Он небольшой, но места всем хватит.

Небольшой? По сравнению с домом месье Готье это был целый дворец. Петр помог мне выйти из экипажа, придерживая за руку, в длинном пальто было неудобно, но тепло. Колючий отдал поводья слуге, и Гасьен повел лошадей к маленькой конюшне.

— Идемте, хозяев никто не ждал, но, уверен, ужином нас накормят.

В темных окнах на первом этаже появился свет, и через минуту дверь открыла полноватая женщина в синем платье. Седые волосы были убраны в пучок, а на плечах лежала ажурная белая шаль.

— Господин! — всплеснула руками экономка. — Если бы я только знала, что вы приедете, то сделала бы такой ужин.

— Ничего, мадам Лорелина, нас все устроит. Приготовьте, пожалуйста, для моих гостей комнаты и ванну…

Дальше я не слушала, пораженная высокими потолками и огромным холлом. Широкая лестницей из темно-зеленого мрамора устлана красным ковром, а по краям величественно восседали два огромных льва.

— Госпожа, — услышала я тоненький голосок и повернулась. Молоденькая светловолосая служанка держала пальто Петра и предлагала мне снять мое. — Я Фанни. Пойдемте, я провожу вас в вашу комнату.

А я так устала физически и морально, что молча отправилась за горничной, ступая грязными ботинками по начищенному ковру. Наверху оглянулась. Петр тихо разговаривал с экономкой, та вытирала слезы платком и причитала. Создатель сидел в кресле, вытянув вперед больную ногу. Он поднял голову, и наши взгляды встретились, отчего странное тепло побежало по позвоночнику, и, слегка вздрогнув, я первая отвела глаза.

Оказывается, для меня выделили гостевые комнаты с гардеробом, спальней, ванной комнатой и небольшой гостиной. Фанни скрылась в ванной, и я услышала шум воды. Подошла к трюмо и устало присела на пуфик. Из зеркала на меня смотрела худенькая девушка с бледной кожей, немного растрепавшими рыжими волосами и синими глазами, под которыми залегли тени. Горничная тихонько упорхнула из комнаты, и я поднялась, чтобы посмотреть спальню. У доктора я спала на одноместной кровати, здесь же посередине стояла огромная кровать с балдахином. Широкое окно закрывали шторы бежевого цвета, на журнальном столике пустая ваза, а рядом мягкое кресло.

— Госпожа. — Я вздрогнула, как же умеют тихо подбираться слуги. — Ванна готова, чистая одежда на комоде. Хозяин велел спросить, вам ужин принести сюда или вы отужинаете с господами?