Окидываю девушку скептическим взглядом, чем выбешиваю ее окончательно, и головой качаю – нет. А значит… значит, это из-за меня, чтобы постараться помочь мне, иных вариантов нет.

- Студенточка… ты про Еву? – прерываю несвязный поток обвинений, которые Настя бросает мне в лицо, а я не слушаю – ненавижу истерики, тем более такие тупые.

- Эта ваша Ева – шлюха, ясно тебе?! На Сережу вешалась, чуть не трахнула его у меня на глазах, а он и рад был. Ненавижу вас всех, - Настя задыхается, в дверь раздаются три стука, а значит, скоро эта пытка закончится. – Я вот зачем пришла: если и эта свадьба сорвется – я вас всех убью, позорить себя я больше не позволю. А ты еще пожалеешь, можешь и Лиле это передать. Не знаю, как вы все это провернули, но… зря.

Она разворачивается, подбегает к двери, и барабанит в нее:

- Откройте, немедленно! Не хочу ни минуты больше здесь находиться!

- Настя, - зову мягко, и она оборачивается. Истерика моментально утихает, и словно бы передо мной та девушка, с которой я только познакомился: избалованная, не злая, веселая и чуть ревнивая – обычная девчонка, в общем-то.

- Что, Яр? – мне чудится, или в голосе ее надежда?!

- В следующий раз не спеши разбрасываться угрозами, находясь в госучреждениях. СИЗО, колония, суд… не стоит язык распускать, даже при том, что у тебя отец – губернатор. Сегодня он у власти, а завтра, глядишь, и обычный человек.

- Сволочь! – выплевывает она, и выбегает из комнаты свиданий, где обычно я с адвокатом встречался.

- На выход, Воронцов, - и снова привычный конвой, и я минуты считаю, секунды меряю.

И жду, просто жду, когда смогу выйти отсюда свободным человеком. Да, еще предстоят закрытые заседания, и мне придется еще побороться, чтобы полностью свое имя отчистить, но все это легче будет сделать на воле.

А не из клетки, в которой я задыхаюсь. Оказывается, воздуха мне не хватало больше всего, только я не замечал, а сейчас будто кольцо сжимается на шее, и я нервно хожу по камере, в ожидании того, что за мной придут.

И приходят.

- На выход, Воронцов, - раздается привычная фраза, и я понимаю – это не ради очередного свидания.

Это – свобода.

Поддавшись порыву, наматываю замызганный галстук на запястье, и иду по привычным коридорам, клянясь, что в последний раз это. В первый, и в последний! Больше не допущу такого, и время жизни отнимать у себя не дам.

- … часы, ремень, портмоне, - заканчивает перечислять мне охранник список того, в чем меня «приняли», и продолжает: - дата, и ваша роспись.

Быстро ставлю автограф, и улыбаюсь. Почти счастливо. Я свободен!

- Я переоденусь, - не спрашиваю, а утверждаю, и скидываю пропахшую несвободой одежду на свою привычную, хоть и не очень чистую. Эти тряпки я отсюда выносить не собираюсь, мне и галстука хватит, который рука не поднимается выбросить. – Счастливо оставаться, - весело прощаюсь с недовольным охранником, и толкаю дверь на улицу.

И никакого конвоя за спиной, и это непривычно, но чертовски здорово.

Где-то здесь должен быть Серый – именно он вызвался встретить меня, хотя мама умоляла, чтобы я разрешил ей приехать, но… нет. Отца и мать я вечером увижу, когда в порядок себя приведу, чтобы не стыдно было обоих обнять.

И прощения попросить, за то, что здорово испоганил им жизнь.

- Ну Штерн, - присвистываю после того, как слышу сигнал, и смеюсь: он в своем репертуаре, и прикатил на лимузине.

Иду к нему, и гадаю, что там: шампанское – это сто процентов, и сам Серый на пафосе. Может, стриптизерши еще, или цыгане, или и те, и другие.

- А ты умеешь встречать с размахом, - говорю, открыв дверь, и натыкаюсь взглядом на ту, кого все это время ждал, но так и не дождался.