Дверь он оставил приоткрытой, и я осторожно захожу следом. Словно попала на минное поле. В собственной-то комнате. И, естественно, случилось то, чего я боялась больше всего. Рома стоит на балконе лицом ко мне и с усмешкой на губах смотрит в верхний правый угол. Туда, где у меня установлено небольшое зеркало... 

Самая обличающая улика моего преступления. Теперь, что бы я ни сказала, мне никогда не отмыться от своих грязных делишек. Проклятье. 

— Офигеть, мышка, — усмехается Рома, посмотрев на меня. — Да ты чокнутая! 

— Я могу объяснить, — заламываю я руки, стыдливо пряча глаза. — По крайней мере попробовать. 

— Ты обязана объяснить, — вернувшись в комнату, твёрдо кивает он, но в его голосе чётко слышится веселье. Что уже хорошо, да? — Но сначала ты обещала мне душ. 

— Конечно.  

Достаю из шкафа чистое полотенце и единственный халат с розовыми единорожками на облаках, который будет Роме в пору. 

— Вот, — вручаю ему вещи, дергая плечами. — Можешь сразу закинуть свою одежду в стиралку. Если не разберёшься, как её включить — зови, я помогу. 

— Договорились, — усмехается он, как-то странно на меня поглядывая. 

— А я пока разогрею тебе еды, — отвожу я глаза, а следом соображаю, что нужно его проводить: — Пойдём. 

Возле ванной комнаты я быстро проговариваю Роме, что он может пользоваться любыми средствами не стесняясь, и оставив его одного, иду на кухню. Хорошенько разогреваю большие порции и первого, и второго. Необходимость действий успокаивает, но полностью волнение не проходит, потому что я слышу шум воды из ванной. Да-да, в моей ванной голый парень. Не знаю, зачем я об этом думаю. Видимо, и так недостаточно нервничаю оттого, что придётся с ним объясняться на счёт зеркала. 

И почему я его не сняла, когда твёрдо решила прекратить всякое наблюдение? 

Я стою у окна, наблюдая за резвящимися на детской площадке детьми, когда доносящийся из ванной шум воды обрывается. Оборачиваюсь, начиная нервничать сильней, и через минуту вижу вышедшего в коридор заметно посвежевшего Рому. Отмечаю, что он забавно смотрится в моём халате, а также то, что он не запахнут плотно, и в вырезе видна грудь. Я догадывалась о том, что у него шикарное тело, теперь и убедилась наглядно. Бедные мои нервы... 

Заставляю себя поднять глаза на его лицо и встречаюсь с лукавым взглядом карих глаз. Рома, направляясь ко мне, криво улыбается и довольно выдыхает: 

— Как же круто вновь чувствовать себя человеком. 

— То ли ещё будет! — нервно усмехаюсь я, указывая на накрытый стол. — Приятного аппетита! 

Рома замирает в метре от меня и долго смотрит мне в глаза нечитаемым взглядом, и я начинаю чувствовать, как к лицу приливает кровь.  

— Судя по звуку, с машинкой ты справился, — говорю я, чтобы хоть как-то прервать эту напряжённую тишину. 

— Я пока не понимаю, зачем тебе всё это, мышка, — сужает он глаза, а затем наконец садится за стол. — Но спасибо. 

— Считаешь, что человек не может быть просто добрым? 

— Считаю, что у всякого поступка есть свой умысел. И я обязательно разгадаю твой. 

Звучит пугающе. Учитывая, что некоторый умысел у меня всё же есть... 

— Ну... попробовать можешь, — нервно жму плечами, за улыбкой пряча смущение. 

— Думаешь, не справлюсь? — вновь сужает он глаза, подхватывая ложку. 

— Сметаны? — улыбаюсь я, уходя от ответа, и двигаю баночку по столешнице ближе к нему. 

Рома усмехается и наконец приступает к еде. 

А я делаю себе чай и отхожу к окну, украдкой поглядывая на него. Я обещала не задавать вопросов, но внутри всё так и зудит узнать, что у него случилось. А ещё мне необходимо придумать объяснение своей «слежке», которое не звучало бы слишком жалко. Хочется быть в его глазах не чокнутой, а нормальной. Такой, которая сможет ему понравится...